В общем, на месте какого-нибудь настоящего лесного искателя я бы не очень хотела повстречаться с Цукой на узкой тропинке. Я и на своём месте не сильно обрадовалась — хотя опасности для меня он, конечно, не представлял. А вот помехой оказаться мог. Надо его спровадить побыстрее… расспросив предварительно про окрестные места.

И я разулыбалась охотнику, как лучшему другу.

Цука в ответ на моё приветствие выпучил глаза ещё сильнее, и вдруг во взгляде его мелькнул огонёк узнавания.

— Джерх на динне! — выругался охотник.

Я скривилась. Нет, я понимаю, что человеку частенько нужно облегчить душу крепким словом. Но должно же у него быть что-то святое в этой самой душе! Как можно бесчестить светлую динну?!

— Хрен тебе в ноздрю, Тьма в печёнку! — строго сказала я. — Думай, что говоришь!

Но Цука уже и сам опомнился.

— Прости, госпожа Тури, — повинился он. — Уж больно я удивился тебя здесь увидеть, да ещё и в таком… прости, госпожа, ещё раз.

— Ладно, — я махнула рукой. — Спускайся на берег… только повремени минутку.

Верхушка холма опустела, лишь струйка потревоженного охотником песка с шелестом стекла по склону. Я огляделась, стараясь с первого взгляда охватить все детали. Пока Цука спускается с холма и обходит его — медленно, как я велела, но всё равно до обидного быстро — мне нужно оценить обстановку и состряпать убедительную ложь в объяснение того, как я здесь оказалась. И почему нагишом. Последнее, кстати, лучше бы побыстрей исправить.

Магическая шкура валялась рядом со мной на песке — именно валялась, а не лежала сложенной. Пояс и наручи с ножами валялись рядом. Над одеждой стоял вулх и внимательно её обнюхивал с задумчивым выражением на морде. В смысле, это мне выражение его морды показалось задумчивым. Джерх его знает, что оно означало на самом деле.

— Доброе утро, серый брат, — пробурчала я, забираясь в шкуру. — Куда это нас с тобой занесло? И каким образом?

Вулх неожиданно опустил голову и ткнулся лбом мне в ладонь. А потом поднял на меня умные глаза. Я внутренне замерла, только рука моя продолжала бессознательно двигаться, подгоняя ремешок на запястье. Несколько мгновений мы смотрели друг другу в глаза, не отрываясь.

Заскрипел песок под сапогами Цуки. Вулх развернулся и потрусил к воде. А у меня осталась необъяснимая уверенность в том, что вулх знает не только то, каким образом мы попали на этот берег. Он знает ещё что-то важное, о чём очень хочет мне сказать. И сказал бы — если бы умел…

Что же всё-таки соврать охотнику?

Я едва успела влезть в сапоги, кое-как отряхнув от песка ноги. Потом переобуюсь по-хорошему. Одежда снова не хотела на мне сидеть как следует — а, может, раздражение мешало мне правильно застегнуться. Вроде вчера я все ремни подогнала по размеру — так в чём же дело? Я сердито рванула ремешок на щиколотке.

Проклятый Цука появился из-за холма. Не очень-то он медлил — хоть я и попросила его не спешить. Прилетел, как муха на мёд. Или стервятник на падаль.

Тут моих ноздрей достиг запах, в котором и впрямь была и медовая сладкая струя, и невнятный гнилостный душок, и ещё несколько составляющих — полынь и мускус, мята и корица… Кто никогда не вдыхал этого умопомрачительного запаха, тот нипочём не угадает его источник. Тот же, кто столкнулся с ним хоть раз — напротив, ни с чем не спутает. Так пахнут только плоды многодрева.

Дразнящий запах шёл от моего походного двумеха. Удивительно, как я его раньше не почуяла — наверное, уносило ветерком. Я проглотила набежавшую слюну. Надо поскорей разобраться с Цукой и устроить себе роскошный завтрак. А после завтрака подумать над объяснениями — потому что мне слабо верится, что редкий и драгоценный плод сам собой свалился мне в сумку…

Цука на ходу нагнулся, поднял с песка обронённый лук и подошёл ко мне.

— Неужели ты купалась в этой реке, госпожа Тури? — спросил он, кося глазом на двумех. Нос его вытянулся в ту сторону, как флюгер по ветру, и даже, кажется, стал заметно длиннее.

Купалась?.. Я вспомнила предыдущее утро — как я очнулась на крыше мельницы и вообразила себя загорающей. То загораю, то купаюсь — увеселительная прогулка, право слово.

— Нет, не купалась, — твёрдо сказала я. — Я, понимаешь ли…

Тут, видно, динна-хранительница осенила меня благодатным крылом, и на меня снизошло вдохновение. Есть! Есть убедительная ложь, которая объяснит Цуке все странности. И отобьёт у него охоту что-либо выяснять. И вообще любую охоту отобьёт.

— Я тут с приятелем, — небрежно закончила я.

К моему величайшему удивлению Цука степенно кивнул головой.

— Как же, видел я твоего приятеля, госпожа, — сообщил он. — Серьёзный мужчина, с пониманием. Сразу за нож хватается.

— Джерх на..!