— Веди, брат Одинец, — сказала я. — И не слишком торопись. Нам бы до пересвета выйти на равнину, и ладно.

Вулх повёл хвостом, взглянул на меня с лёгкой признательностью — а может, мне это показалось — и потрусил вперёд. Ветер обиженно фыркнул, и я утешающе похлопала его по холке.

Интересно, вдруг подумала я, как выглядит Одинец в человеческом облике? И что он вообще за человек… то есть анхайр? Такой же мрачновато-дружелюбный, спокойный и надёжный, как его звериная половина? Если бы прозвище «Одинец» носил человек, это говорило бы о том, что он молчун и нелюдим, который предпочитает одиночество. Но о характере оборотня такое прозвище не говорило ничего. Если оборотень хочет выжить, он должен быть одиноким.

Я тоже всегда держалась особняком от людей — хотя в доме Беша всё равно знали, кто я такая. Или именно поэтому. Старый пьяница Унди, упокой Тьма его душу, был единственным, кого я не сторонилась. Он думал и чувствовал не так, как все остальные. А вот что сказал бы Унди про моего спутника?

Наверное, похвалил бы его. Потому что хотеть выжить — это одно, а суметь выжить — совсем другое. Одинец, как видно, умел.

За очередным поворотом ущелье кончилось. Выветренные и трещиноватые каменные стены сошли на нет, и перед нами открылся необъятный простор равнины. Впереди, уже совсем невысоко над горизонтом в окружении лёгких облачков висел огненный шар Четтана, заливая плоскую поверхность расплавленным червонным золотом заката.

А по левую руку от выхода из ущелья на плоском камне, похожем на речную черепаху, сидел седой человек со шрамом на правой щеке и сосредоточенно разглядывал закат. Как будто пытался прочесть на облаках письмо, написанное неразборчивым почерком.

— Здравствуй, госпожа Тури, — сказал он негромко, даже не поворачивая голову в мою сторону. — Я рад, что хоринг задержал тебя ненадолго.

Джерхи в доме!.. Вот проклятье, теперь и выругаться толком не получится. Не ругательство теперь для меня привычное «джерх». Простое слово, как шерх или хоринг…

— Сегодня все знают моё имя? — ехидно спросила я.

Седой человек соизволил наконец-то оторваться от облаков и посмотреть на меня.

— Сегодня — все, — сказал он с улыбкой. — Потому что сегодня ты больше никого не успеешь встретить. Прости за то, что я встревожил тебя, но времени мало, говорить придётся коротко. Меня послал на твой путь один мой друг, чародей. Зовут его Лю. Точнее, зовут его на самом деле Люмокироневхалли… что-то такое, и ещё слогов пять. Но этого никто, кроме него, запомнить не в состоянии.

— Он далеко? — резко спросила я. — Почему он сам не пришёл?

— Он близко, — спокойно сказал седой. Называть его стариком почему-то не хотелось. — Он очень занят. На вашем пути немало врагов — впрочем, ты знаешь. И не со всеми в состоянии справиться вы — ты и твой спутник.

— Как… — договорить я не успела.

— Как ты узнаешь, можно ли мне верить? — сощурился седой. — Никак. Я могу много рассказать тебе о чародее, но ты сама не знаешь о нём почти ничего. Могу рассказать о тебе, Тури — но тот же хоринг знал не меньше, а другом он не был… во всяком случае тогда, когда вы сражались. Нет, Тури, тебе придётся или поверить мне на слово, или не разговаривать со мной вообще.

— Ну… положим, — проворчала я. — Дальше?

— Меня зовут Самир, — сказал седой. — Я лекарь. Много кругов врачую оборотней — и мадхетов, и анхайров. Как правило, они мне доверяют.

— Как-то я во врачевании не нуждаюсь, — фыркнула я. — Да и вообще, оборотням лекари ни к чему.

Нечистая сила, не ляпнула ли я лишнего?

— Бывает так, что очень даже к чему, — возразил Самир. — Например, когда зараза пристанет. Или когда в городе мор — поветрие, по-вашему. Тогда люди умирают. А оборотня можно спасти.

Я задумалась. Про поветрия я знала немало — спасибо Унди. Похоже, этот тип знает, о чём говорит.

— Дальше, — приказала я, на всякий случай положив руку на рукоять ножа. — Кому из нас нужна твоя помощь? Я заразилась чем-нибудь от хоринга?

— Нет, ты здорова, — устало сказал Самир. — Твой спутник не исцелился после вчерашнего обвала полностью. Он ведь едва не умер, и прожил несколько минут до пересвета только мечтой о жизни.

Самир и впрямь знал о нас достаточно.

— Несколько сгустков крови успели запечься в лёгких твоего друга ещё до пересвета, — продолжал лекарь. — А кровь анхайра не растворяется в крови человека, и наоборот. Поэтому Одинец не смог избавиться от них в человечьем обличье, а вулх сейчас просто болен. Ему трудно дышать — видишь?

Я вспомнила, как странно вёл себя сегодня вулх. Да, приходилось соглашаться — очевидно, ему нужна помощь.

— Что ты будешь делать? — я выпустила рукоять.

— Я уведу его подальше отсюда. По двум причинам. Первая — такие болезни нужно исцелять на пересвете. Вторая — тебе лучше встретить этот пересвет в одиночестве.

— Почему? — я снова напряглась. Он хочет разлучить нас — неужели враг? Неужели противники решили перемолоть нас по одиночке?

— К тебе идёт память синего дня, — невозмутимо ответил Самир. — Её следует встречать без свидетелей. На следующем пересвете красная память придёт к Одинцу. И ему неплохо будет побыть одному. Но это не значит, что я вас разлучаю. Когда ты очнёшься в теле карсы, ты будешь многое помнить из жизни Тури — пока ещё не столько помнить, сколько понимать. Полная память и полная власть над телами придёт к вам через несколько дней. Но сегодня ты вспомнишь достаточно, чтобы по-новому взглянуть на себя и на мир. А перед пересветом карсе лучше будет покинуть спутника — ненадолго. Одинец! Иди сюда!