Познакомились мы при весьма нелепых обстоятельствах. Если, конечно, грань жизни и смерти можно назвать нелепостью. Как-то раз я возвращался поздно домой. Стоял чудный летний вечер, и мне хотелось проветрить мозги после сдачи последнего экзамена и перехода на третий курс. В парке, из которого я уже собирался выходить и вызывать такси до дома, я увидел картину, которая не могла уложиться в голове: четверо мужчин приставали к двум девушкам. Те, демонстрируя явно недовольство, боялись позвать на помощь. С присущим мне любопытством, я подошёл и поинтересовался в чём дело. Не знаю, чем я руководствовался в тот момент, но после того, как меня отправили в известное место, слова у меня закончились. Во мне начинала подниматься ярость, кровь хлынула к голове, словно давно спящие животные инстинкты проснулись, и дали о себе знать. Я прокричал что-то нравоучительное из серии: "Вы же мужики, а ведёте себя, как скоты!". И это было последнее, что я помнил. Очнулся я в больнице, где П., ставила мне капельницу. Всё тело моё изнывало, будто все кости были переломаны. Я поинтересовался, что произошло, на что П. рассказала, как меня привезли без сознания избитого, якобы две девушки увидели меня в парке, и вызвали скорую. Память возвращалась ко мне, и картинка сложилась. Я улыбнулся, и сказал фразу, которую П. потом часто вспоминала:

– Нельзя относиться к этой жизни слишком серьёзно.

На справедливый вопрос "почему?", я ответил лаконично о том, что жизнь может прерваться в любой момент, и незачем из-за неё так переживать.

Она часто заходила ко мне, и мы разговаривали о жизни, учёбе, планах на будущее, даже о театре и философии. После того, как меня выписали, мы продолжили общаться, и я велел ей считать меня своим другом.

Сейчас мы уже, конечно, не общаемся, у неё любящий муж и дети, а я продолжаю копаться в головах и душах людей, пытаясь для себя понять неизвестно что. Но в то время это казалось лёгким и необходимым общением, поскольку как такого желания иметь друзей у меня не было, а это своего рода была отдушина для нас обоих.

Не сказать, что отношений с противоположным полом у меня совсем не было. Об этом не хочется лишний раз упоминать, и тратить время. Но, тем не менее, чтобы не сложилось впечатление, что я евнух или совсем уж закомплексованный мальчик, вскользь расскажу.

Дело было в 08 году в разгар лета. Я полетел отдыхать на один курорт, хоть и не изысканный, но очень приходящийся мне по душе. Вечером, сидя на пляже с бутылкой любимого крепкого виски, я размышлял о своём будущем, как ко мне рядом присела очаровательная брюнетка, зачем-то пришедшая на пляж на каблуках. Слово за слово и мой затуманенный алкоголем и её красотой мозг, уже был согласен продолжить вечер в клубе. Никогда прежде там не бывав, и не надеясь увидеть что-либо полезное для себя, я пошёл с единственной целью, которой руководил уже не мозг, а орган, находящейся чуть ниже пояса. Наутро я удивился, что она всё ещё была рядом, а не сбежала с моим кошельком подальше. По трезвому общению она понравилась мне куда больше, и остаток отпуска мы провели вместе. Я уже готов был позвать её с собой в столицу, как в последний момент она сообщила, что у неё есть жених, а этот отпуск что-то вроде девичника, хотя её подруг я так ни разу и не увидел.

Узнав об этом, я лишь усмехнулся, лишний раз убедившись, что доверять можно только себе, и что отношения не для меня. Разумеется, я ей не стал читать лекции о нравственности и морали, решив оставить это на её совести, мне же не было стыдно, поскольку об этом не знал заранее. Это приключение всего лишь приятное дополнение к каникулам и ничего более.

В том же году меня взяли на практику в психиатрическую больницу ассистентом врача. Учиться оставалось ещё несколько лет в том числе и там, а потому было очень кстати сменить обстановку работой и посмотреть в живую на то, что меня ждёт на профессиональном поприще. Психологически, конечно, вначале было тяжело, поскольку большинство пациентов капризничали, увидев новое лицо. Никто, разумеется, не давал мне права ставить диагнозы, назначать лечение и как-то вмешиваться в процесс выздоровления пациентов. Даже общаться с ними наедине было строжайше запрещено. Однако наблюдать за работой врачей было всё равно занимательно. Это было похоже на театр, потому что к каждому пациенту врач подходил по-разному. С одним посмеётся, другому пригрозит, с третьим как с ребёнком – в зависимости от болезни.

Самым запоминающимся пациентом за всё время моей практики был парниша по имени М. Ему на тот момент едва исполнилось шестнадцать, но он уже предпринял две попытки самоубийства. Мой наставник, который вёл этого пациента, решил меня проверить, и предложил порассуждать на счёт случая этого парня. Я сразу смекнул, что дело не очевидное. Мы быстренько провели осмотр, где врач расспросил ещё раз для меня пациента о его мотивах и атмосфере внутри семьи. Выслушав его, я понял, что дело тут не в привлечении внимания, и не в депрессии, а в какой-то болезни, в результате которого был поражён мозг или искажено восприятие реальности. Врач не подтвердил, но и не опровергнул мои мысли, сказав развивать их ход как профессионал, а не как студент на экзамене. В свою очередь я попросил историю болезни и опросный лист, который был уже заполнен врачом до этого. Мне выдали документы, однако не полностью, предварительно убрав оттуда диагноз и лечение, чтобы я самостоятельно мог их предоставить. Мне было дано время до конца рабочего дня – порядка трёх часов, но спустя пятнадцать минут я уже объяснял своему наставнику свои выводы.

– У М. болезнь Котара.

Сходу сказал я, как только врач с удивлённым выражением лица кивнул в знак того, что я могу начинать.

– С чего ты это взял? – строго спросил тот.

– Во-первых, из опросника следует, что у него явная отрицательная самооценка к самому себе, практически ненависть. Во-вторых, у него в карте куча анализов на различные болезни, которыми он теоретически мог заразить людей, причём он сам настаивал на их проведении. И, в-третьих, бред пациента о том, что он уже умер, то есть его вера в то, что попытки увенчались успехом. Отсюда я пришёл к выводу, что у него болезнь Котара, потому что при средней форме этого расстройства больные уверены, что они отвратительные существа, несущие в этот мир страдания. Человек может решить, что это он заразил всех СПИДом, и это может быть причиной, по которой пациенты с данной болезнью наносят себе увечья.

Карие глаза моего наставника сверкнули, и по ним было видно, что я оказался прав, но тем не менее, он не спешил меня хвалить.

– Если ты считаешь, что это бред Котара, то назначай лечение, – спокойно попросил он.

– Я бы начал с использования мультикомплекса антидепрессантов, нейролептиков и стабилизаторов настроения. Но чтобы лечение давало позитивные результаты, добавил бы электросудорожную терапию, потому что она более эффективна, чем фармакотерапия, но учитывая особенности пациента, лучше всё же комплекс.

– А в каких случаях ещё применяют электросудорожную терапию? – продолжал спрашивать врач.

– Её применяют пациентам с глубокой депрессией, и результаты весьма обнадёживающие, – не задумываясь, ответил я.

– Очень хорошо! – похвалил меня наставник, поправляя очки. – Ты это всё за пятнадцать минут без интернета и учебников продумал? Восхитительно.

Он явно переоценивал мои способности, думая, что я это всё сделал без учебника. Несомненно, что в голове у меня сразу появилось несколько диагнозов, но чтобы узнать точный, мне и понадобилось провести пятнадцать минут за книгой.