— Да им же, канцелярским! Они же ведь все немцы были. Кровопивицы! Коли его самого в три погибели скрутили да скрючили, то, вестимое дело, и эфтим всем досталось.

Карл, недоумевая, глядел на солдата, ничего не понимал и видел только, что солдат не пьян. Вместе с тем смущение закралось в сердце юноши. Он вспомнил оживление на улицах, которое его удивило, затем арест Лакса, нежданный и необъяснимый!.. Кучка конвоируемых в воротах крепости… Наконец, эта канцелярия, запертая каким-то офицером с солдатами.

Карл переменился в лице, руки его слегка дрожали… Он начинал понимать, что нечто невероятное и худое для его семьи совершилось в Петербурге! А он, как ребёнок, скача по улицам столицы, ничего ещё не знает. Он вскочил в седло и уже марш-маршем полетел домой.

В конце первой же улицы ему попалась коляска, и в ней Адельгейм. И тот и другой вскрикнули… Один с маху приостановил коня, а другой приказал кучеру остановиться.

— Это ужасно! Невероятно! — вскрикнул Адельгейм по-немецки.

— Что?! — вскрикнул Карл.

— Вы не знаете?

— Не знаю!.. Знаю!.. Не знаю что!.. Говорите!..

— Его светлость схвачен ночью, заарестован… Брат его и сын — тоже. На площади Зимнего дворца уже полки гвардейские принимают присягу на верность правительнице российской.

Карл, слушая, сидел на лошади, онемев от изумления или, скорее, от ужаса. Мгновенно понял он, что подобное происшествие страшно отзовётся и на них.

Адельгейм, будто угадав его мысль, прибавил:

— Делайте то же, что и я! Вы знаете, куда я еду? Вы думаете — в гости? Я еду за Нарвскую заставу, там найду крестьянских лошадей и двинусь куда глаза глядят — хотя бы на время. Теперь все мы погибнем. Со всеми будет поступлено так же, как со Шварцем.

— Со Шварцем?! — вскрикнул Карл. — Что? Где он?

— Арестован этой ночью, после того, что мы разъехались от него, и, вероятно, сидит где-нибудь в каземате.

— О-о!.. — только воскликнул Карл, бросил поводья и схватил себя за голову.

— Скачите скорей домой! Скажите от меня вашей матушке собираться вам всем сию минуту и выезжать. Куда — всё равно. Лучше всего в Курляндию. Я могу укрыться около Ревеля. А вам нужно за границу спасаться. Сгоряча будет много арестов и ссылок всех приверженцев герцога. Потом, конечно, всё успокоится — и незахваченные теперь останутся на свободе. Ну, прощайте! Часа через два-три я буду уже далеко от заставы. Скажите это вашей матушке! Я не ребёнок, и если спасаюсь из столицы, то, стало быть, всем нам выжидать опасно! Соберитесь и вы тотчас! Прощайте!

Карл пустился в карьер и, прискакав домой, бросил лошадь во дворе и стремглав кинулся в дом. Но в доме он нашёл уже необычайную сумятицу. Люди сновали, бегали и охали. Оказалось, что Амалия Францевна лишилась чувств при страшном известии и, положенная в постель, уже давно лежит без движения.

Он бросился в спальню к матери и на пороге встретился с сестрой. Тора была бледна как смерть. При виде брата она бросилась к нему на шею. После странного, как бы омертвелого состояния, в котором девушка находилась уже часа два, она теперь сразу разразилась рыданиями на весь дом.

— Тора! Тора! — восклицал Карл. — Надо скорей… Надо уезжать! Сейчас Адельгейм сказал… Он говорит, нас могут арестовать. Я не думаю, но всё-таки лучше бы уезжать из Петербурга.

— Непременно… — через силу выговорила Тора и прибавила: — Не успеем. Я жду каждую минуту. Если бы матушка была не в таком положении, мы теперь уже сели бы в экипажи.

— Стало быть, и ты думаешь, что мы будем взяты?

— Ах, Карл, конечно! Непременно… Сегодня же. Крестный отец уже с солдатами увезён из столицы. Куда — неведомо. По всем вероятностям, в Шлиссельбургскую крепость. Мы, как близкие ему люди, непременно окажемся виновны.

— В чём, Тора? Господь с тобой! В чём?

— В чём?! — вскрикнула девушка отчаянно, и глаза её блеснули ярко. — В том же, в чём были виновны сотни и вся тысяча русских, которых пытали и ссылали за всё лето и всю осень. И вот… вот возмездие. Я молчала, боялась признаться, но мне всегда чуялось, что кончится все… вот этак… Да! — И, помолчав, Тора, выговорила глухо: — Герцог-регент… и в каземате! Крестный — сановник, властный, грозный… и сам в застенке, на дыбе… Это невероятно! Всё-таки невероятно!

— Неужели ты думаешь, Тора, что даже до этого дойдёт?..

— Милый, ты толкуешь, как ребёнок…

— Герцог и Шварц всё-таки были… не простые какие дворяне…

— А Волынский, обезглавленный по их прихоти?! Сами показали пример… — И, махнув рукой, Тора смолкла.

Разумеется, молодая девушка оказалась права, ожидая беды. Послушаться совета Адельгейма и выехать тотчас, бежать куда глаза глядят было невозможно, так как Амалия Францевна, поражённая событием, не вставала с постели.