— Передайте её высочеству, что все мои опросы и весь сыск сегодня окончился. Сейчас я опросил самого главного подлеца, нашего рядового Кудаева. Передайте цесаревне, что она может себе для памяти записать в книжку этих двух верных человек, которые в скорости в Сибирь пойдут. А других никого с ними доподлинно не взято и допрашиваемо не было. — Так и скажите.

Грюнштейн снова сел на лошадь и снова поскакал домой.

Вернувшись, он нашёл у себя двух офицеров, которые его дожидались.

Подробно передал он товарищам весь свой разговор с Кудаевым.

Вскоре после этого Кудаев был ещё более озадачен.

К нему пришёл какой-то старичок, маленький худенький и, хрипя, пришепётывая, спросил его:

— Господин Кудаев? Вы?

— Я, отозвался рядовой.

— А есть у вас в роте другой Кудаев?

— Нету.

— Стало, вы, сударь, были на часах у фельдмаршала графа Миниха?

— Я был.

— И вы же, сударь мой, в благоприличном знакомстве я хлебосольстве состоите с госпожою камер-юнгферою Минк?

— Всё я же, — отозвался Кудаев уже весело.

— Ну вот-с, очень приятно мне с вами познакомиться и усердно вас просить пожаловать ввечеру в дом господина графа.

— К кому? — удивился Кудаев.

— К графу фельдмаршалу.

— К Миниху! — изумился Кудаев.

— Точно так-с.

— Зачем?

— Дело есть-с.

— Да он меня выгонит.

— Не извольте беспокоиться. Сам господин фельдмаршал меня к вам прислал с сей просьбицей — пожаловать к нему ввечеру.

"Просьбица? — подумал Кудаев. — Просьбица у фельдмаршала к нему, рядовому. Что за чудеса в решете?"

— Так как же прикажете отвечать?

— Вестимое дело, — воскликнул Кудаев, — буду.

— Вы не опасайтесь, что граф под арестом у себя на дому. Вам это повредить не может, к нему не запрещено ходить гостям. Только извините, а лучше вы бы сделали, если бы надели простое рябчиково платье.

— Рябчиково?

— Ну, то ись, простой кафтан. Как сказывают про господ, служащих у статских дел. Коли угодно, оденьтесь простым человеком, в зипунишко, а не угодно — рябчиком оденьтесь. Только не в мундире этом. Оно будет спокойнее и для вас, и для графа.

Кудаев ничего не понимал, но эта предосторожность его смутила.

— Нет, уж я лучше не пойду, — произнёс он.

— Напрасно, господин сударь Кудаев, совсем напрасно. Но мне такой приказ от графа, что коли вы опасаетесь переодеться, то пожалуйте как есть, в вашем солдатском одеянии.

— Эдак пойду, а переодеваться что-то мне сдаётся негодно.

— Ну, эдак пожалуйте.

— Ладно.

— Так верно это будет? Нынче ввечеру?

— Верно, верно. Сказал, так не обману.

И в тот же вечер, действительно, Кудаев, хотя волнуясь и тревожась, отправился к дому Миниха. Он колебался целый час, идти ли ему.

Предложение переодеться в простой зипун или в статское платье и явиться под видом простого дворового или под видом чиновника, а не военного, смущало его. Но в конце концов, изумляясь, зачем он нужен Миниху, он двинулся.

На крыльце, в коридоре и в дверях внутренних апартаментов фельдмаршала, Кудаев нашёл часовых от конного полка.

Это свидетельствовало, что опальный сановник всё ещё находится под домашним арестом.

Кудаева пропустили, конечно, беспрепятственно, и какой-то лакей-немец, не говоривший по-русски, провёл его в маленькую горницу. Здесь оказался тот самый старичок, что приходил в казарму.

— Ну вот и хорошо. Я пойду доложу, произнёс он.

И не прошло полминуты, как Кудаев был введён старичком в полуосвещённую горницу.

Фельдмаршал сидел за большим рабочим столом, покрытым книгами и бумагами.

— Здравствуй, воин, выговорил он. — Удивляешься, что я тебя позвал? Так ли?

Кудаев пробормотал что-то. Его поразили фигура и голос Миниха. Лицо за несколько времени успело осунуться, ещё более пожелтеть. Голос казался слабым, надорванным.

"Совсем не тот человек, — подумал Кудаев. — Вот то же самое, что мой дядюшка. Они оба, почитай, что в одном положении и оба, почитай, невинно страдают. Только есть разница. На Миниха враги какие-то наклеветали правительнице, но Иуды в доме его не нашлось. А вот у старика-капитана нашёлся Иуда".

Кудаев вздохнул и понурился головой.

— Чего ты? — выговорил Миних, с удивлением в голосе.

Вздох и движение рядового он понял по-своему.

— Чего ты? Иль тебе меня жалко? Вы, янычары, детей под соусом жарить способны и есть с маслом и с кашей. Где же вам сердобольничать! Это про вас не писано. Чего же ты охаешь?..

Кудаев не знал, что отвечать.

— Ну, коли жалеешь, — прибавил Миних, не получив ответа, — так жалей себя, тем лучше. Тогда ты охотнее справишь моё дельце. Хочешь ты справить мне дельце?