Я собралась с духом.

– Если честно, мне не нужны ваши деньги. Я просто хочу изменить мир.

Совенок на плече вербовщика вытянул голову и проникновенно посмотрел мне в глаза. От взгляда призрака стало зябко. Я поежилась, вцепилась в стул, но глаза не отвела.

– Ты не врешь, – задумчиво проговорил вербовщик и оценивающе посмотрел на меня.

– А вы, значит, слышите правду?

– Слышу. Таков дар моей сущности, видишь ли, у меня тоже дефект.

– Знаю, у вас очень милая сова.

Глаза вербовщика резко сузились на моей переносице.

– Как интересно… А дар твой сущности..?

– Проницательность, – кивнула и уверенно посмотрела на мужчину. – Я вижу вашу сову так же четко, как своего ворона.

Вербовщик хмыкнул и рассмеялся.

– Да-а-а… А я тут с ней распинаюсь! Скажи мне, ты видишь только сущности, ничего больше?

– Я.. пока не очень хорошо разобралась в магии ворона, – это было правдой, хоть и не отвечало на главный вопрос.

Серые глаза мужчины заблестели в предвкушении.

– Значит, не хочешь продавать карту?

– Нет, я хочу оставить ее себе и использовать во благо.

– В таком случае я просто не могу отпустить тебя! Ты представляешь ценность, даже без карты, а с ней и того дороже.

Повеяло чем-то нехорошим, но я отмахнулась от ощущений, как от навозной мухи.

Тем временем вербовщик закончил проверку и принял решение.

– Меня зовут Томас Мориш, через меня проходят все новобранцы. Николетта, ты не хотела бы вступить в наши ряды и бороться за лучший мир?

Да! Ура! Что там говорил Рик? Сразу не соглашаться?

Я потупила взгляд.

– Не уверена, что мне это нужно. Я видела, что творят повстанцы. Пожары, взрывы, убийства – это не моё.

Вербовщик задумчиво почесал козью бородку.

– Сообщество повстанцев неоднородно. Есть деятели, как я, а есть разрушители. И тот, и другой путь ведет к переменам, это наша общая цель. А средства каждый выбирает сам, исходя из своей совести.

– У Филиппа нет совести… – пробормотала под нос, но вербовщик услышал.

– Филиппа любят не все.

– Разве?

Вербовщик кивнул.

– О его личности я узнал чуть раньше общественности, просто потому, что сова услышала ложь. С тех пор я ему не доверяю.

Какой всё-таки удивительный дар для вербовщика – слышать ложь. Почти такой же удивительный, как мой, – видеть тайны.

– Филипп – лжец и убийца.

При мысли о нем внутри разгоралась ярость.

– Тут я склонен с тобой согласиться, лжецам веры нет. Я взаимодействую с ним, пока он полезен, но в крупные дела не посвящаю.

Повисла тишина.

Крупные дела? Значит ли это, что Филипп не главарь повстанцев, как мы считали?

Шум в ушах прекратился, разум вдруг обрел ясность. За столом переговоров сидели двое: вербовщик, один из тех, кто принимает решения, и воровка-самозванка, которая вообще ничего не решает. Казалось бы, что может быть общего у людей, чьи помыслы далеки друг от друга. Оказалось, не все так просто.

В этот момент мир не делился на черное и белое, на повстанцев и законников.

В этот момент двое осознали общую цель. Эта цель была искренней, честной, она шла из глубины души и объединяла совершенно разных людей.

Изменить мир.

– Через два дня в этом районе назначена операция, присоединяйся в качестве наблюдателя. Посмотришь, как работают лучшие из нас. Те, кто ценит человеческие жизни и хочет перемен для простых людей.

– Никаких убийств? – засомневалась я.

– Никаких.

Я заторможенно кивнула и вспомнила.

– А карта?

Мужчина покрутил бородку и произнес, глядя перед собой.

– Я стал вербовщиком благодаря интуиции, последняя никогда меня не подводила. Знаешь, что она говорит сейчас? Что сегодня я получил нечто более ценное, чем карта. Сильного союзника.

– Я еще не сказала "да".

Вербовщик ничего не ответил. Улыбнулся и жестом попросил бугаев проводить меня к выходу. В этот раз охранники были нежны, даже ручку подали и дверь придержали.

Ночной воздух охладил лицо и мысли.

Еще холоднее стало, когда шеф и Рик услышали пересказ встречи. Эмоции лились рекой от "о чем ты думала?" до "почему ты просто не притворилась воровкой?"

– У него сова чувствует ложь! Я не могла продолжать следовать вашему плану!

– Она права, – заступился Рик, хотя сам был готов отчитать меня наедине, – нам надо остынуть.