Однако после победы Октябрьской революции в 1917 г. и выхода из войны Советской России, заявившей об отказе выплачивать царские долги за японское вооружение, Токио взял курс на аннексию советского Дальнего Востока, возложив на органы военной разведки задачи по сбору необходимой для высадки войск информации и сближению с антисоветскими элементами для их последующего использования в реализации плана создания так называемой «автономной Сибири». Зимой 1917/18 г. Военное министерство командировало на Дальний Восток, в Забайкалье, Сибирь, Внешнюю Монголию, Северную Маньчжурию и Синьцзян 20 офицеров Генерального штаба во главе с начальником 2-го управления генерал-майором Накадзима Масатакэ [61] .

Благодаря активной работе всех звеньев военной разведки во второй половине 1918 г. японская армия захватила советский Дальний Восток, Забайкалье и Северную Маньчжурию. Для руководства марионеточными режимами и сбора информации Генштаб развернул там в начале 1919 г. сеть так называемых «японских военных миссий», которые наряду с разведывательной, пропагандистской и подрывной работой выполняли функции официальных дипломатических представительств и при необходимости заменяли японские посольства в стране пребывания. В своей деятельности миссии опирались на агентуру в высших эшелонах белых правительств, многочисленную колонию японских мигрантов и проживавших в России корейцев и китайцев [62] .

Провал интервенции и вывод войск с советского Дальнего Востока осенью 1922 г. заставили Кабинет министров Японии взять курс на нормализацию отношений с Советской Россией. К такому шагу Японию подталкивали в первую очередь решения Вашингтонской конференции 1921–1922 гг., ограничившие её военно-морское присутствие в Мировом океане и ослабившие позиции в Китае. Руководство империи пришло к выводу о необходимости создания на Дальнем Востоке советско-японского противовеса навязанной Соединёнными Штатами «вашингтонской системе» [63] .

Активным сторонником нормализации отношений с Россией выступало командование ВМФ Японии, которое традиционно рассматривало США в качестве главного противника империи. Представлявшие флот премьер-министры адмиралы Като Томосабуро (1922–1923) и Ямамото Гомбээ (1923) не только инициировали негласные советско-японские переговоры, но и скорректировали в феврале 1923 г. основополагающий для государства «Курс национальной обороны империи» в сторону избегания конфликта с Советским Союзом, определив первостепенной задачей Вооружённых сил подготовку к возможной войне с США. Авторы «Курса», в частности, констатировали: «Промышленность России после революции находится в упадке, экономика пришла в запустение, поэтому не только истощена мощь государства, но и нет единства внутри страны. Сегодня Россия целенаправленно прилагает усилия для своего возрождения. Восстановление экономики и объединение страны, по-видимому, самые неотложные сейчас для России задачи, не решив которые она не сможет реставрировать государство. Поскольку советское правительство ломает голову над получением международного признания и экономической помощи, следовательно, и в Восточной Азии оно возлагает большие надежды на скорейшее налаживание взаимовыгодного сотрудничества с империей ради нормализации двусторонних контактов. Оценивая перспективы военного столкновения с Россией, похоже, что и сейчас, и в ближайшем будущем состояние её военного потенциала и политическая ситуация не позволят напасть на Японию. Поэтому если политика империи в отношении России будет основана на принципе добрососедства, то вероятность войны между нами крайне невелика. Однако политическая система России и её национальный характер иногда отклоняются от общепринятых норм, и, если в будущем империя вступит в войну с другими державами, наличие у Японии слабого военного потенциала против России может создать с её стороны серьёзную опасность нашим границам» [64] .

Переговоры об установлении дипломатических отношений начались зимой 1923 г. с неофициальных консультаций между бывшим министром иностранных дел Японии Гото Симпэй и советским полпредом в Китае А.А. Иоффе. Согласившись на участие в них, Советский Союз преследовал, прежде всего, политические цели, стремясь добиться от Токио признания легитимности новой власти и освобождения оккупированного японцами в 1920 г. Северного Сахалина. Япония исходила из экономических интересов, в принципе соглашаясь на официальное признание Советского государства и вывод войск с севера острова в обмен на совместную эксплуатацию его природных ресурсов. Спустя год переговорам был придан официальный статус, поскольку Гото вошёл в состав нового кабинета в качестве министра внутренних дел, а с советской стороны к ним подключился нарком иностранных дел Г.В. Чичерин.

Итогом двухлетних переговоров стало подписание 20 января 1925 г. «Конвенции об основных принципах взаимоотношений между Союзом ССР и Японией». В основу урегулирования советско-японских отношений легли соглашение о выводе японских войск с Северного Сахалина, признание обеими сторонами Портсмутского мирного договора 1905 г. и предоставление японским подданным угольных, нефтяных и лесных концессий.

В период активного обсуждения двумя странами деталей нормализации отношений органы военной разведки вели сбор необходимой руководству Японии информации о внутренней и внешней политике СССР, мерах советского правительства по поддержке национальных движений в Китае, Корее и Северной Маньчжурии, всячески избегая каких-либо акций, способных дискредитировать позицию Токио на переговорах с Москвой. Агентурные сведения о СССР поступали в Генштаб по каналам органов стратегической и оперативной разведок. Первый уровень представляли легальные резидентуры Генштаба в Германии, Польше и Латвии под прикрытием военных атташатов посольств и дипломатических миссий. На втором уровне оперировали японские военные миссии и разведывательные органы в Северной Маньчжурии, Корее и на Сахалине, подчинявшиеся Квантунской, Корейской и Сахалинской экспедиционной армиям. Вместе с ними сбором информации о советском Дальнем Востоке и Забайкалье занимались генеральное консульство Японии во Владивостоке, японские консульства в Маньчжоули и Цицикаре, полицейские бюро генерал-губернаторств Кореи и Квантунской области, представительство Министерства внутренних дел в Харбине, разведорганы Морского Генерального штаба, действовавшие в тесном контакте с военной разведкой.

Ведущую роль в получении сведений о нашей стране с позиций Европы играл аппарат военного атташе при посольстве Японии в России, пребывавший после разрыва советско-японских отношений в августе 1918 г. в Стокгольме, с октября 1919 г. – в Париже, а с ноября 1920 г. – в Берлине. В январе 1923 г. назначение туда получил начальник русского отделения РУ ГШ подполковник Хасимото Тораносукэ, в помощь которому был придан бывший советник атамана Г.М. Семёнова майор Андо Риндзо. Необходимо отметить, что берлинский разведаппарат существовал независимо от военного атташата при японском посольстве в Германии и вплоть до установления дипломатических отношений с СССР в январе 1925 г. занимался исключительно агентурной разведкой против нашей страны, координируя деятельность аналогичных резидентур в Варшаве и Риге. Хотя в январе 1925 г. берлинский разведорган был упразднён с передачей функций военному атташату в СССР, в декабре 1933 г. японский Генштаб возобновил его деятельность, поскольку стал испытывать сложности с ведением разведки непосредственно в Советском Союзе, и начал искать выходы на антисоветские эмигрантские центры в Европе.

Переписка Хасимото с Генштабом за 1923–1924 гг. свидетельствует о его успехах в создании небольшой агентурной сети в СССР и поддержании контактов с эстонской, польской и немецкой разведками, благодаря чему резидентура получала достаточно интересные сведения о Советском Союзе. Например, в феврале 1923 г. Хасимото передал в Токио подготовленное Генштабом Эстонии боевое расписание 5-й Краснознамённой армии на Дальнем Востоке и в Забайкалье, сообщил полученные от агентуры и почерпнутые из советской печати сведения о пропускной способности российских железных дорог, производственных и ремонтных мощностях вагоностроительных заводов, характере железнодорожных перевозок в СССР из Германии и Швеции. В других телеграммах резидент освещал переход Красной армии на территориально-милиционную систему и состояние её ВВС, анализировал мероприятия советского правительства в рамках новой экономической политики, положение дел в промышленности, валютно-финансовой сфере, информировал о контактах Москвы с Германией и Францией, что представляло большой интерес для японского руководства на завершающей стадии переговоров с Иоффе [65] .