Помимо разведпунктов в Европе японский Генштаб располагал легальными резидентурами в Турции и Британской Индии, решавшими задачи по сбору информации о советской Средней Азии, Закавказье, Причерноморье, а также о СССР в целом. В марте 1923 г. вернувшийся в Токио из Дели резидент подполковник Тани Хисао докладывал начальнику Генерального штаба: «Военный резидент в Британской Индии, помимо самой Британской Индии (включая Бирму и Шри-Ланку), собирает информацию о Тибете, Синьцзяне, Афганистане и Иране. При этом чрезвычайно важной задачей для него является ведение агентурной разведки в южной части России во время поездок в Афганистан. Военный резидент в Турции, пребывающий в Стамбуле, отвечает за сбор информации о Турции, Аравии и Кавказе, одновременно, по мере необходимости, выезжая в Иран» [79] .

Стамбульская резидентура действовала изначально как японская военная миссия при командовании Добровольческой армии генерала П.Н. Врангеля, эвакуированной в ноябре 1920 г. из Крыма в Турцию, а с мая 1921 г. – как военный атташат при японской дипломатической миссии в Греции. Её возглавляли сотрудники русского отделения РУ ГШ майоры Такахаси Сутэдзиро (1920–1921), Куваки Такаакира (1921–1922) и Савада Сигэру (1922–1925), которые в своей деятельности опирались на помощь французской военной миссии при Добровольческой армии, делившейся с ними с ноября 1919 г. по январь 1923 г. информацией о России, Турции, Греции и оказывавшей содействие в налаживании тесных контактов с местными властями [80] . Позднее стамбульская резидентура обзавелась собственными источниками информации, что позволило ей регулярно информировать Генштаб об организационно-штатных мероприятиях в Красной армии, передислокации войск на Украине и Кавказе, советской политике в отношении Югославии и Болгарии, внутриполитической обстановке в нашей стране. При этом стамбульский разведаппарат играл одну из ведущих ролей в получении сведений о состоянии советских Вооружённых сил в целом, о чём наглядно свидетельствовала телеграмма Савада в ГШ от 23 мая 1923 г., в которой он доложил организационно-штатную структуру стрелковой дивизии на 26 января, проинформировал о произведённой 17 января реорганизации военно-окружной системы в Сибири и Поволжье, сообщил численность личного состава, вооружения и военной техники Красной армии на начало года (650 000 человек в кадровых частях, 150 000 человек в нерегулярных войсках, 230 000[0] винтовок, 14 500 пулемётов, 5700 ручных пулемётов, 3600 орудий и 3 240 000 снарядов к ним). Тем не менее после отъезда Савада в Японию в январе 1925 г. деятельность стамбульской резидентуры была прекращена на 2,5 года [81] .

На Дальнем Востоке и в Забайкалье агентурной разведкой против СССР занимались армейские объединения сухопутных войск Японии, компактно развёрнутые в 1904–1906 и 1920 гг. в приграничных районах Китая, Кореи и на оккупированной территории Сахалина.

Зона ответственности разведывательных органов Сахалинской экспедиционной армии, сформированной и направленной на материк в июле 1920 г. в ответ на уничтожение партизанским отрядом Я.И. Тряпицына японской колонии в Николаевске-на-Амуре, охватывала Сахалин, континентальную часть Приамурья от Николаевска до Хабаровска, а также южное побережье Камчатки. В отличие от Корейской и Квантунской армий объединение не имело собственных ЯВМ, руководя агентурой в Приамурье и на Сахалине через специально прикомандированных к воинским частям офицеров разведки. До момента образования армии разведка на Сахалине и в Приамурье велась несистемно, чаще всего эпизодически командируемыми на материк разведгруппами, как, например, группой капитана Одзава, отправленной в октябре 1919 г. для исследования местности по морскому побережью от Николаевска-на-Амуре до Владивостока [82] .

Характер решаемых армейской разведкой задач варьировался в зависимости от военно-политической обстановки в зоне её ответственности. Согласно утверждённому в октябре 1920 г. «Плану разведывательной и пропагандистской деятельности Сахалинской экспедиционной армии», она изучала военную географию и природные ресурсы оккупированных территорий, собирала сведения о краснопартизанских отрядах и подпольных организациях, отслеживала политические настроения среди местного населения и деятельность представителей союзных держав [83] .

В весенне-осенний период эти задачи решались с помощью небольшого агентурного аппарата в Мариинском, Большемихайловском, Де-Кастри и Николаевске-на-Амуре, завербованного из глав городской и поселковых администраций; в зимний период, из-за эвакуации войск с материка на Сахалин, – маршрутными агентами и связниками разведывательной группы армии в Погиби. Основу перебрасываемой на материк агентуры составляли нивхи, гиляки и местное русское население [84] .

После принятия Кабинетом министров Японии 23 июня 1922 г. решения о выводе японского контингента с территории Дальневосточной республики (ДВР) и эвакуации армейских частей из Николаевска-на-Амуре и Де-Кастри к концу сентября, главной задачей разведывательных органов объединения стало наблюдение за передислокацией Народно-революционной армии (НРА) ДВР в освобождаемые районы и реакцией различных слоёв населения, включая китайцев и корейцев, на уход японских частей. Для этого командование армии приказало командирам своих охранных отрядов на Сахалине подобрать и оставить на материке агентуру, способную «своевременно освещать изменение обстановки на противоположном берегу» [85] .

После завершения вывода войск штаб армии подготовил 30-страничный доклад под названием «Обстановка на противоположном Северному Сахалину побережье материка», состоявший из шести разделов – «Военная обстановка», «Политическая обстановка», «Положение населения», «Обстановка с торговлей», «Положение оставшихся на местах соотечественников», «Различные вопросы», – заключения и двух приложений – «Реестр имён сотрудников всех правительственных учреждений (по состоянию на последнюю декаду декабря 1922 г.)» и «Таблица имён соотечественников, оставшихся в Николаевске-на-Амуре в зимний период».

Его содержание свидетельствовало о наличии у армейской разведки хорошо информированного агентурного аппарата, освещавшего все стороны жизни советского общества в Николаевске-на-Амуре и в окрестных с ним поселениях. В то же время сведения из Хабаровска носили отрывочный и неполный характер. Так, в разделе «Состав и дислокация войск» приводились подробные сведения о размещении и численности частей Красной армии в Николаевске-на-Амуре, Мариинском, Софийске, Маломихайловке, Большемихайловке и т. д., а о советских гарнизонах в верхнем течении Амура до Хабаровска говорилось, что, «хотя подробности не могут быть полностью выяснены, никаких изменений по сравнению с прошлым периодом практически не произошло» [86] .

В 1923–1924 гг. разведорганы армии продолжали контролировать обстановку на материке, получая агентурную информацию из Николаевска-на-Амуре и внимательно изучая русскоязычную прессу Хабаровска. Кроме того, в первом полугодии 1923 г. армейская разведка отслеживала действия Красной армии по ликвидации так называемого «якутского похода» генерала А.Н. Пепеляева [87] .

К концу 1924 г. судьба Сахалинской экспедиционной армии была решена. В связи с подписанием советско-японского соглашения о выводе императорских войск с севера острова армейская разведка приступила к плановой консервации агентурного аппарата. Ещё в мае 1922 г. начальник штаба объединения запросил у Военного министерства на проведение разведывательной работы в 1923 финансовом году 36 000 иен [88] . По докладу штаба армии от 3 марта 1925 г. заместителю военного министра генерал-лейтенанту Цуно Кадзусукэ, текущие расходы объединения по статье «Секретные военные расходы» составляли уже более 40 000 иен, в то время как аналогичные траты Квантунской армии не превышали 5000 иен в год. Спустя месяц Цуно проинформировал командующего армией о выделении ему ещё 20 000 иен для «русских граждан и лиц других национальностей, поддерживающих особые отношения с Сахалинской экспедиционной армией» [89] . Однако после вывода японских войск из Северного Сахалина военная разведка фактически свернула там свою деятельность, возложив сбор информации на дипломатические представительства.