– Ну уж… знаю я вас…

Минут через пять она сидела около стола, вся сияющая своей здоровой красотой, и прямо из ящика черпала чайной ложкой клюквенную пастилу и ела ее. Трифон Иванович смотрел на нее с умилением. Они молчали. Вдруг Акулина проговорила:

– И чувствую я, что при моей испорченной болезни эти самые невры часто со мной будут, если вы не станете мне во всем потрафлять. Вот ведь мне тоже очень нужно и золотые часы с цепочкой. А то какая же я дама, коли без часов с цепочкой?!

Чмок, чмок, чмок – и Акулина и полковницкая горничная Катерина расцеловались.

– А ведь невры-то помогли, Катеринушка, совсем помогли, – первым делом начала Акулина, вводя свою наперсницу в столовую.

– Ну, вот видишь ли… Я тебе говорю, что супротив невров ни один мужчина не выстоит, – отвечала Катерина. – Не только старый не выстоит, а даже и молодой. Много ли ты со старика-то сорвала?

– Столько, милушка, что даже и не ожидала. Пустила я эти невры на браслетку с бралиантами, а заграбастала браслетку, часы с цепочкой и сто рублев денег. Спасибо тебе за науку.

– Не за то что, милая. Я завсегда рада. Ведь уж я худому не выучу.

– Ну, садись скорей, так гостья будешь, – усаживала Акулина Катерину. – Чем потчевать-то: чайком или кофейком?

– Насчет теплой сырости – благодарю покорно, сейчас только дома пила.

– Ну, пастилки, орешков, пряничков…

– Этого давай.

Появилось угощение. Приятельницы защелкали кедровые орехи и продолжали разговоры.

– Как же это тебя угораздило столько со старика-то в один день зацепить? – спрашивала Катерина.

– В два дня, в два дня, милушка, а не в один, – отвечала Акулина. – С вечера Трифон Иваныч мне сто рублей на браслетку пожертвовал, наутро мы отправились с ним вместе эту браслетку покупать, а я деньги-то дома оставила, – ну, он и заплатил за браслетку из своих да еще часы с цепочкой мне купил. Вот и часы, вот и браслетка…

Акулина протянула руку и выпялила грудь.

– Прелесть, прелесть, что такое… – расхваливала Катерина. – И как это тебя угораздило, милушка, что ты три подарка в один раз?

– Своим умом… – похвасталась Акулина. – Деньги-то уж он потом потребовал от меня обратно, да я не отдала.

– Зачем отдавать… Зачем…

– И вот сейчас, уходивши в лавку, просил: «Отдай, – говорит, – деньги-то, отдай»; а я ему: «Что с воза упало, то и пропало».

– Так и надо, душечка, так и надо. Что его жалеть-то! Умрет – все равно все прахом пойдет. Умница, умница. Ведь это ты одним зарядом трех бобров убила.

– Трех, трех, ангельчик, потому что невры-то эти самые я под него только один раз подпустила. И как он, девушка ты моя, испужался, так просто ужасти. За доктором даже хотел посылать, да уж Анисья отговорила. Завтра или послезавтра пойду я к Трифону Иванычу в лавку, а за твою науку отберу тебе матерьицы на платьице. Носи за мое здоровье.

– Спасибо, Акулинушка, спасибо. Дай бог тебе с моей легкой руки как следовает опериться. Тереби его, милушка, тереби. Оперяйся.

– Да что оперяйся! У меня, девушка, горе.

– Какое такое горе?

– А такое, что, может, скоро и оперяться-то мне будет конец.

– Что такое стряслось?

– А приехал земляк Пантелей и сказывает, что муж паспорта мне больше не вышлет и хочет к себе потребовать, чтоб поучить.

– Что за пустяки такие!

– Хочет, хочет, девушка. Сам и Пантелею об этом сказывал.

– Мало ли, что сказывал! На посуле-то они все как на стуле, а как дойдет до дела… Ты денег ему побольше пошли.

– Да уж и то к Рождеству двадцать рублев посылала.

– Пятьдесят пошли – вот он и сдастся. Ты так ему отпиши: «Так, мол, и так, супруг наш любезный, коли вы желаете мне паспорт предоставить, то я вам пятьдесят рублев в руки, а нет, то вышлите мне денег на дорогу и поите и кормите меня». Пусть хозяин напишет ему такое письмо – сейчас он и сдастся.

– А вдруг не сдастся, Катеринушка? – покачала головой Акулина и прибавила: – Ведь он ужасти какой нравный.

– А я тебе говорю, что на деньги сдастся. Кто у тебя муж?

– Бессрочный рядовой он. Служит на железной дороге, на станции… А только у нас и дом в деревне есть.

– Солдат, да чтобы не сдался? Нынче, милушка, и почище его, да сдаются, дай только присыпку. Конечно, уж присыпка, глядя по чину, дается: большой чин – побольше присыпка, маленький – поменьше. Теперь, милушка, это даже и у больших господ в моде, чтоб чужих жен для себя откупать. Самая обнаковенная вещь. Сторгуются полюбовно – ну и готово.