— Они самые. Причём мужики из бригады быстро выяснили что в эту шахту только каторжников в кандалах, да провинившихся работяг отправляют. А входить туда свободно могли только ближние приказчики промышленника Давыдова, он самолично и его казачки из личной охраны. Тогда ещё никто не знал, чего тот приживалец добивался, так что все подумали, что Давыдов просто с ума сбрендил, а другие ему просто потворствуют.

— Теперь то мне понятно, почему первая артель развалилась.

— Понимаешь лейтенант, народный бунт он такой, раздуть легко, а быстро задушись невозможно. Вот и тут народ поднялся и начал наемных казачков и приказчиков ловить и жердями лупить, да резать, если те сопротивлялись. В процессе все постройки прииска сгорели подчистую. Но и люди Давыдова отбивался люто. Шахты приказчики промышленника взорвали, мужиков и баб казаки постреляли больше сотни. Ещё столько же людей сгорело, когда люди Давыдова деревню Артельную подпалили с четырех концов. В ответ народ арсенал и склады разорил, что на Тринадцатом километре размещались и за ружья взялся.

— И после этого началась настоящая таёжная война.

— Да лейтенант, правда твоя. То была самая первая война, которую я, в свои десять лет, вживую увидел. И, наверное, самая беспощадная, потому что люди тогда озверели от пролитой крови и начали резать друг дружку насмерть. Я тогда и сам по бричкам приказчиков, да конным казачкам вволю пострелял из берданки. Давыдовских людей тогда почти всех перебили, а самые последние, вместе с хозяином, в его большом имении заперлись и начали умело отстреливаться.

— И что дальше?

— А дальше долгая осада началась, после которой их там всех заживо и сожгли. Потом конечно на Тринадцатый километр жандармов и солдат, царские власти тьму нагнали, чтобы порядок навести. Мой батька, как один из зачинщиков, ховался от них. И мы вместе с ним цельный год, на таёжных заимках и в землянках прожили. А потом концессию на прииск одному именитому купцу отдали, и он на Золотянке снова золотишко мыть начал. Тот Купец был мужиком хитрым, со всеми сумел договориться, всех успокоил, да и жандармов на расстоянии держать начал. Так что даже наше Морозовское семейство в Артельную сумело вернуться. Там мы новый дом отстроили да снова на прииск устроились работать.

— А потом что? — нетерпеливо спросил я, желая пока не приедем, выведать полную историю.

— А потом шло всё нормально, во взорванные шахты почти не лезли и больше на реке Золотянке золото мыли. До Артельной, ветку железной дороги дотянули. Именно тогда экспедиция научная приезжала из Петербурга. А после её отъезда, старатели старое русло каменной реки начали копать и обнаружили что там золотишка тоже хватает. И как я думаю, всё бы было тут более-менее нормально, если бы не приключилась первая мировая война и не последовавшая за нею революция.

— Значит вторая артель тогда накрылась — сразу понял я

— Вот именно что накрылось, причем медным тазом. Меня в четырнадцатом году в солдаты призвали и на германский фронт отправили, так что я тут долгое время не появлялся. Почитай девять лет прошло, сначала на фронте артиллеристом воевал, потом в гражданскую, в конном эскадроне рабоче-крестьянскую землю от белых и разных интервентов очищал, а потом и в ВЧК служил. И уже тогда я силу в себе почуял и втихую начал ею потихоньку пользоваться во благо дела.

— Значит Павел Лукич, вернулся ты сюда в двадцать третьем, и причём как я понял матёрым оперативником и солдатом.

— Да именно так. Правда вернулся я сюда, считай, что по службе. Видишь ли, после того как управляющий прииском купец в Китай сбежал, а сам прииск накрылся, тут полная бандитская вольница началась. Народ по землянкам сидел и в тайге прятался. Вольные старатели золото для себя мыли, а лихие люди их постоянно обирали. К тому же недобитое белое офицерьё, на Тринадцатый километр бронепоезд загнали и пытались там свою власть удержать и дальше никого из наших не пускать. Мы же с товарищами красноармейцами прибыли, с целью тут Советскую власть навсегда установить, так что не миндальничали.

— Как я вижу, бронепоезд не помешал и тогда у вас всё получилось.

— Конечно не сразу, но получилось. Сначала мы тот бронепоезд взорвали, а офицерьё белое с Тринадцатого километра выбили, затем железнодорожное движение запустили и бандами с недобитками вплотную занялись. Считай три года тут всё чистили, и скажу тебе сразу лейтенант, первая нечисть уже тогда тут начала обильно заводиться. Да и тот самый Хромой в двадцатом году снова объявился, правда совсем в другом обличии.

— Значит иной тогда не сгорел в своей усадьбе — искренне удивился я.

— Нет. Не знаю, как, но эта паскуда тогда выжил и пока меня не было, он с бандой деревню Артельную второй раз дотла сжёг и на старом прииске крепко обосновался. Именно тогда мне бабка Матрёна встретилась в вагоне с беженцами. Она то и помогла мне себя понять и банду хромого изничтожить. Без неё я бы точно не справился, ведь в той банде кроме Хромого, ещё несколько приживальцев объявилось, умеющих всякие потусторонние пакости творить. Так что нам пришлось не только из пулемёта Максим их косить в устроенных засадах, но и силушкой помериться. В результате мы справились, а самого хромого я в болото загнал и там сначала зарубил в сабельной сшибке, потом поджог, следом пристрелил из Маузера и наконец утопил в трясине.