Коля тут же уснул, даже не попил принесенный девушкой кипяток с вареньем. Я тоже задремал и во сне увидел Кларочку. Она сидела на вершине горы из самоцветов в бриллиантовой диадеме, а вокруг нее примостились нарядные малыши – наши детки: серенькие и беленькие.

– Коля, Коля, просыпайся! Пора! – произнесла Клара и помахала мне лапкой, на которой красовалось кольцо с большим изумрудом.

Я огорчился, что она так быстро забыла мое имя. Неужели права поговорка: С глаз долой – из сердца вон? К счастью, тормошила нас Шурочка, и я тут же простил мою подружку. От завтрака мне перепал кусочек хлебушка. Впрочем, переживания за непонятное будущее заглушали чувство голода и я наелся даже маленькой порцией.

Коля вежливо поблагодарил за угощение (от нас обоих, потому что я не решился раскрыть тайну моего присутствия), и мы снова вышли на мороз. Даже через плотную ткань пальто было видно, что на улице еще темно. Возле входа громко фырчала машина. По звуку я догадался, что это та самая, что раз в месяц приезжала к нам во двор и привозила всякие вещи для детского дома: книжки, тетрадки, одежду, а иногда новых ребятишек.

Внутри оказалось ничуть не теплее, чем снаружи, и я почувствовал, что Коля начинает мелко-мелко дрожать, а потому стал ерзать под пальто, чтобы согреть мальчика, и он тихонько захихикал.

– Что за малец?

Мужской хриплый голос принадлежал, наверное, водителю.

– Да племянника нужно в Питер отвезти, погостил у нас и хватит! – бодро ответила Шурочка.

– Как звать-то тебя, малой?

Это шофер уже к нам назад повернулся.

– Николай! – чинно представился Коля.

– Ух ты! Колян, значит! А меня Тимофеич!

Водитель оказался балагуром и всю дорогу нас развлекал. Шурочка, которая поначалу опасалась, что ребенок сболтнет лишнее, поняла, что Коля – умный мальчик, и расслабилась, смеясь шуткам. У меня от избыточного веселья даже в боку закололо и жемчужина изо рта чуть не выкатилась, хотя уразуметь, что имел в виду Тимофееич, я так и не смог. Поэтому все прибаутки не запомнил, лишь некоторые: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!»; «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!»

Шурочка назвала Тимофеича знатоком поэзии, раз цитирует Блока и Маяковского (я эти фамилии видел на корешках книг в Вовкиной квартире и не подозревал тогда, в какой диковинной обстановке услышу их сочинения!). Коля прыснул лишь раз, когда шофер весело и беззлобно произнес: «Советская власть, а какая в ней сласть?» И, оборотясь назад, подмигнул мальчику (я едва успел спрятать мордочку обратно в пальто).

В памяти возникло лицо Вовиной мамы и как она, утирая выступающие от смеха слезы, говорила: «Что-то много хохочу, как бы не пришлось плакать!». В тот момент все и случилось! Раздался визг тормозов, и от резкого толчка я и Коля, точнее, Коля вместе со мной свалился с сиденья на пол, а Тимофеич сказал что-то длинное и замысловатое.

Послышались грубые возгласы, несколько выстрелов (от которых у нас заложило уши, а потом в них еще долго тоненько звенело), и машина снова рванулась с места. Только вел ее другой – молодой парень разухабистого вида: матросский бушлат нараспашку, но под ним не тельняшка, а рубашка с косым воротом, на голове большая кепка, из-под козырька – русый чуб, рот сиял золотом (у меня даже мелькнула мысль – уж не ограбил ли он мою Кларочку?!). Рядом, там, где всего минуту назад сидела Шурочка, водрузился еще один, по виду такой же бандит, только весь в черной коже, как чекисты, что арестовали Фаину Карловну.

Налетчики гоготали и что-то весело обсуждали. Однако употребляли они сплошь незнакомые слова, так что воспроизвести их беседу не смогу. Понял одно – некий Ванька останется доволен.

– Оп-па-на! – вдруг раздалось над самой макушкой. – Гляди-ка! Малец!

Меня охватила паника – обнаружили!!!

– Что, безотцовщина дырявая, в Питер намылился? Считай, довезли тебя, домчали с ветерком! А теперь пшел вон!

«Пойти вон» было не так-то просто: сначала пришлось подняться тому, кто нас заметил, одеждой похожему на чекиста. Он вылез из машины и вытащил Колю за шиворот через просвет между передними сиденьями (я крепко вцепился в моего спасителя). Бандит протянул руку за шапкой-ушанкой, но тот, первый, окликнул: «Ладно, оставь, замерзнет пацан!» И машина, окатив нас клубами ядовитого сизого дыма, скрылась в какой-то подворотне между высокими домами (хотя и намного ниже моей девятиэтажки).

Свершилась Колина мечта – он покинул детский дом. Пусть и не так, как планировал, и даже не так, как думал я, заготавливая для побега картошку…

Повалил снег, быстро превратив Колю в белый столбик, а он все стоял на одном месте. Видимо, его план побега так далеко не простирался. А может, ему времени не хватило, чтобы все как следует обдумать. Бежать-то он собирался весной!

Я высунулся в прореху между полами пальтишка и посмотрел на мальчика.

– Знаешь, кто это был? – возбужденно проговорил Коля. – Люди из банды Ваньки Белки! Я слышал, как в детдоме про них говорили. Будто держат Петербург и окрестности в страхе! Автомобили забирают и вообще произвольничают, так что нам с тобой повезло, что маленькие!

Вероятно, за словом «произвольничают» скрывались ужасные вещи, которые произошли с Шурочкой и водителем-балагуром Тимофеичем…

Коля наконец принял какое-то решение и уверенно зашагал по улице. Я в Петербурге-Петрограде не бывал, а потому с интересом разглядывал дома, совершенно не похожие на мою девятиэтажку и даже на деревянный особняк, оставшийся в Детском Селе. Эти точно были дворцами: с колоннами, причудливыми лепными украшениями, позолотой… Жаль, из-за снегопада не удавалось рассмотреть их получше.