— А ну, перестань! — сказала Консуэла строго.

Ирина вмиг успокоилась и встала, расправив плечи.

— Вольно, — со смешком в голосе сказала Консуэла и продолжила обычным тоном. — Ладно, не буду лезть в твои дела, — хитро улыбнулась и игриво сказала, — если будет нужен совет, обращайся.

Ирина увела взгляд в сторону, безуспешно стараясь найти часы.

— Я уже… мне пора. Подруги ждут. Можно я пойду?

Консуэла, не прекращая улыбаться, изящно показала ладонью на дверь.

***

Нос Бориса заполнил едкий запах нашатыря, он распахнул глаза и с хрипом втянул воздух как утопающий, которого только что откачали. Перед ним, склонив одно колено, стоял медбрат в синей форме скорой. Юный унт сидел на голом полу в бабушкиной комнате, прислонив спину к креслу. Молодого человека так напугала каменная маска на лице юноши, что он чуть не уронил ватку. Борис обвёл глазами комнату, просто из желания осмотреться, он не чувствовал тревоги и смятения от произошедшего с бабушкой. В комнате была женщина в таком же костюме и в ботинках без бахил. Она склонилась над раскрытым чемоданчиком, который стоял на белой, деревянной табуретке; трещали блистеры с таблетками и шуршали ампулы в коробочках. Бабушка лежала на кровати и медленно опускала и поднимала веки.

— Эй, парень, перенервничал, наверное?

Борис повернул своё безэмоциональное лицо обратно на медбрата, который жизнерадостно улыбался.

— С бабушкой всё хорошо, но ей надо обследоваться. Поможешь ей?

Борис начал трясти головой, вырисовывая что-то на подобии кивков.

— Вот и славно, ей сейчас сделают укол и пусть отдыхает. Всё будет хорошо.

Юноша приоткрыл левый рукав — татуировки были на месте. Похоже, что большое количество рисунков можно вызвать только из посторонних объектов, а в случае с материализацией из собственной кожи расходуется слишком много жизненных сил. Борис элементарно истощил свою нервную систему поддержанием татуировок во плоти.

Молодой унт, не сдерживаемый чувством долга, сочувствия и заботы, поднялся и посмотрел на маленькие часики, которые стояли в среднем отделении шкафа. Он понимал, что опаздывать на встречу неправильно, но скорая прибыла не через полчаса, как обещала дежурная, а через час. Получается, что до назначенной встречи осталось менее получаса. Борис обошёл медбрата, и направился в свою комнату одеваться. Последний, прибывая в недоумении от циничности, проводил его взглядом и развёл руками. Борис надел вещи, которые уже успели высохнуть, выбежал в прихожую и встретился глазами с медиками. Они ждали его, стоя рядом с дверью в туалет.

— Обеспечьте ей покой, никаких стрессов и физической нагрузки, — сказала женщина. — Когда ей станет лучше, посетите с ней поликлинику.

После наставлений молодой человек и женщина вышли и без спешки принялись спускаться по ступенькам. Борис запомнил слова, но они не имели для него особого значения в данный момент. Он обулся и выскочил на лестничную площадку. Спускаясь, пробежал мимо медиков на третьем этаже и сказал им громко и сухо: «Спасибо».

Юноша, как и следовало ожидать, опоздал. На площади был тихий, скучный народ: пара женщин с колясками, две компании школьниц, трое пожилых мужчин на лавочках — один из них пришёл со своей старушкой. Борис стал в центр площади и принялся осматривать всё вокруг, даже под ноги заглянул. В конце концов, отчаялся и выпустил ворону, подкинув её как голубя. Птица парила высоко над площадью, очерчивая ровный круг. Борис через вороньи глаза увидел фигуру, она стояла в тени прохода, который вёл в подвал под зданием цирка.

Он вернул ворону на место и двинулся к фигуре. Ирина могла уже уйти, так и не дождавшись его, и, возможно, там случайный человек. Наверняка он стоит на стрёме, пока подельники обносят подвал. На всякий случай, юноша засунул правую руку в карман, материализовав предварительно электрошоковый пистолет. В это время уже зажглись фонари, и фигура, увидев его, вышла из прохода в подвал и спокойным шагом направилась во тьму незатронутую уличным освещением. Борис, не сбавляя шага, следовал за ней. Когда его глаза привыкли к темноте, он увидел, что фигура стоит в десяти шагах от него.

— Ирина, это ты? — крикнул Борис.

Фигура дёрнулась всем телом, и тьма заволокла и без того слабо различимый горизонт за её спиной, звуки смолкли и только лишь свет бил сверху из вершины купола.

— Не беспокойся, Борис, это нужно, чтобы люди не услышали нашего разговора. Точнее, чтобы его никто не услышал.

— Ага. Что за разговор?

— Я знаю про тебя то, что известно только Тому, кто видит, Виктору и тебе, — Ирина говорила и, осторожно ступая, шла к нему. Голос её был спертым, будто ей с трудом давались слова.

— Ирина, скажи мне, пожалуйста, прямо. Чего ты хочешь?

— Не знаю. Я впервые в такой ситуации, — голос её был грустен.

— Хорошо. Что это «кое-что», что ты знаешь про меня?

— Ты хотел убить своего наставника.

— Правило номер пять: «Убить можно того, кто хочет убить тебя».

— Ты нарушил его, теперь тебя ждёт смерть.

Борис не знал, что ответить Ирине. Он осознавал себя уже мёртвым, не имеющим права интересоваться делами живых. Юноша принял это, как само собой разумеющееся: барьер из чувств разрушен, не было ни страха, ни инстинкта самосохранения, ни тревоги, ни фанатичного стремления к жизни. Теперь было очевидно, почему унты идут на смерть, они мертвы внутри, эта пустота не держит их среди живых. Бориса могли, так же как и Цирюльника, окружить унты, и он не стал бы сопротивляться казни. Но другие унты испытывают эмоции — не все, но многие, — поэтому не было смысла судить всех по себе.