.....И личную жизнь. Все отобрала война. Была у меня подруга Клава такая милая, чистая добрая. Прибижитко мне в госпиталь. И принесёт мне кусочек хлебца или кусочек сахару. Дело не в хлебце и сахаре, а в её доброй душе.

Кроме неё мне не с кем не могло быть легче.

В общем никого я не хотела и ничего не надо. Вот я подала заявление о расчёте. И уехала в Москву 3 января 1943 года. Я прошусь в Куйбышевском военкомате г. Москву в действующую армию. Послали. Прибыла в 164 дивизию 33 армии – зачислили фельшером командного пункта. Дивизия была в обороне. Потом начались бои, взяли Спасск, Демьянск Смоленской области. Потери страшные. З командира полка: Стадник, Иванов, и вот не помню фамилии 3 командира.

Убиты были в этом бою зам. начальника санит. службы дивизии Курушкин не помню его им.отч. выпускник Воронежской медицинской Академии. Умница, светлая голова!

Как то я доставляла в медсанбат солдата с острым аппендицитом. Он спрашивает мен:"Что ему вводили" я говорю – ничего. А он а почему же ничего?

– Чтоб не затемнять картину. – говорю.

Он так добро посмотрел на меня и сказал "Умница девочка, молодец"

Убит нач. ветеринадной службы. , а вот фамилии я не помню Они были в одной палатке и прямое попадание бомбы в палатку. Такие ребята, какая жалость.

Это был июнь 1943 года.

(Орфография документа сохранена. Прим. Б.А.)

Камикадзе Морфлота

«На торпедном катере…к едрене матери!» – приговаривал мой первый редактор, когда я, еще обучаясь в институте, начал работать в многотиражной газете. В его устах это присловье имело особый смысл – в войну он служил командиром торпедного катера или даже целого дивизиона торпедных катеров.

Юрий Константинович – являл собою еще довольно распространенный, слава Богу, тип русского человека – коего к чем не приставь, то он и сделает! Да еще с блеском! В общем, «когда страна прикажет быть героем – у нас героем становится любой!»

Он сидел в крошечном кабинете, на столе у него стояла эмалированная табличка: на одной стороне было написано: «Ты по какому вопросу здесь куришь?», а на другой «Уходя – уходи!». Табличка поворачивалась к собеседнику разными сторонами и сильно помогала в работе редактора. За спиной на стене у него несколько табличек, неизвестно где добытых. Одна «Осторожно – злая собака» и от руки на стене приписано «и жадная!», табличка «На пол не плевать!» «Уважайте труд уборщиц!» Эмалированная табличка «Денег нет!» и плакат « Рабкор помни: что вымарано – то не будет освистано» – вот эту заповедь я усвоил на всю жизнь, что позволяет мне всю жизнь не ссориться с редакторами.

По утрам Юрий Константинович строил коллектив, включая машинисток, (в конкретном, флотском смысле) перед своим редакторским столом, надевал бухгалтерские нарукавники и доставал счеты, перебирал бровями, свистел щербатым ртом (зубного врача смертельно боялся) и возглашал:

– Так. «Партийный отдел» – тысяча четыреста строк! «Дела профсоюзные» – шестьсот! «Спортивный» – двести… «На темы морали» – сто пятьдесят и кружка пива. «Для вас новоселы» – три совета, две картинки – двести строк, и т. д. – лихо щелкали костяшки на счетах, все казалось легко и просто.

Завершался утренний развод традиционными словами «У матросов есть вопросов? По местам стоять! С якоря сниматься! К четырнадцати ноль-ноль – любимый редактор пришел – удивился: – Газета готова!»

Юрий Константинович прямо со школьной парты пошел на фронт, закончил войну командиром не то дивизиона не то эскадры торпедных катеров. Как он говорил однажды, «сильно приняв на борт», «Наград – как у дурака семечек – образования – ноль, учиться при моих тогдашних чинах невозможно. «Кап два – в училище на первый курс? Не надлежит!»

Тогдашняя партийная власть сделала его «руководителем газеты». И очень скоро он стал замечательным руководителем! Он чувствовал полосу, как свою ладонь, сделать макет номера мог из ничего. В редакции держалась атмосфера веселой интеллигентной игры. В других редакциях – спивались. Но точила Юрия Константиновича единственная большая, и типичная для фронтовиков, беда – он боялся начальства. Наверное, тут играло роль и отсутствие высшего образования и воинская субординация, впитанная, фактически, с детства, и тягучий страх сталинских времен: «Слово не воробей – вылетит – поймают! И посадят!» и т. д.

И вот однажды, когда я принес очерк, где переврал девятнадцать фамилий из двадцати двух и готовился к увольнению, никакого разноса я от него не получил. Хотя он сам только, что вернулся из парткома и вытирал платочком потный лоб.

– Фамилии переврал? Только-то? Если хочешь знать, это даже украсило номер! Мы же кроссворда не печатаем! Ты бы видел, как газету с прилавков рвали. А я тебе даже, отчасти, благодарен. Зная твою любовь к России, я понимаю как ты «скрипел сердцем», когда, обозвав Виктора Иваном, нигде это не обыграл, в том смысле, что вот, мол, «Наш русский Иван закончил ВТУЗ» – Тем более, что переименованный тобою в «Ивана» Виктор – татарин.