– И вы решили оставить Розали у себя?

Эмилия улыбнулась.

– Я полюбила ее сразу же, как только увидела. Я поменяла имя и место жительства… Я никогда не жалела, что решилась на это, ведь Розали дала мне столько радости, сколько дочь может дать матери…

Рэнд вдруг вспомнил о цели своего визита.

– Черт, я спрашиваю не о том, – хрипло проговорил он. – Сейчас главное – кто мог похитить дочь Браммеля?

Кто сделал это?

– Совершенно верно, лорд Беркли, – сказала Эмилия, внимательно глядя на Рэнда. – Я боялась этого похищения с той самой минуты, как узнала, что тайна Розали открыта.

,Дело в том, что она украдена не потому, что она дочь Браммеля. Ее похитили, потому что она дочь Люси Донкастер.

Дверь была крепко заперта на засов. Поняв это, Розали в сердцах бросила на пол зажатые в руке шпильки. Злые отчаянные слезы готовы были брызнуть из ее глаз, но она сдержала себя.

После нескольких часов безуспешных попыток открыть замок ей показалось, что она услышала наконец долгожданный щелчок, который означал бы свободу, однако дверь по-прежнему была заперта. В комнате не было ни окон, ни камина, через которые можно было бы попытаться убежать, и Розали оставалось только одно – постараться открыть эту злосчастную дверь, но она не нашла для этого ничего, кроме шпилек.

Убранство комнаты отличалось пышностью, однако для Розали это была только тюрьма. Вышивка, разнообразные букеты цветов, кружевные оборки – все вокруг только раздражало ее. Эта претенциозная английская красивость была весьма далека от изысканной простоты замка д'Анжу.

На маленьком столике возле кровати в оборках и рюшах горела масляная лампа, на другом стояла корзина, полная спелых фруктов. Розали взяла яблоко и надкусила его – оно оказалось сочным и сладким. Розали ела, вспоминая события последних дней.

С той минуты как Гильом оставил ее в цыганском шатре, какие-то люди все время перевозили ее с места на место, обращаясь с ней достаточно хорошо, однако сохраняя полное молчание о том, куда и зачем ее везут.

Бегство было абсолютно невозможно, так как похитители действовали слаженно и быстро.

Часть пути они проделали на корабле, и, когда однажды ночью он причалил к берегу, Розали сразу узнала знакомые запахи английской пристани, воздух Лондона и звуки родной речи. Конечно, она была рада, что ее привезли не куда-нибудь, а именно в Англию, где все было так знакомо.

Судя по суровой тишине, окружавшей ее, Розали заключила, что она находится в доме, расположенном в самой глуши – не было слышно ни стука экипажных колес, ни ржания лошадей, ни чьих-либо голосов. Время от времени она слышала лишь шарканье прислуги за дверью. Она поняла, что им было приказано игнорировать ее настойчивый стук и крики.

– Трусы, – пробормотала она, бросая надкушенное яблоко. – Все вы трусы! У вас не хватает смелости посмотреть мне в глаза и ответить, почему меня держат здесь против моей воли!

Голос ее стал громче, когда в бессильной ярости она воскликнула, обращаясь к запертой двери:

– Я не знаю даже, ночь сейчас или день! Я задыхаюсь здесь. У меня нет ни книг, ни газет… Черт бы вас всех побрал! У меня нет больше сил ждать!

Молчание.

– Я скоро сойду с ума, – прошептала она, сжимая виски и делая несколько глубоких вдохов, чтобы как-то успокоиться.

Расстегнув верхние пуговицы своего закрытого платья цвета лаванды, она легла на постель, закрыла глаза и стала думать о Рэнде.

Где он сейчас? Что делает? Удалось ли ему выведать у Гильома, куда увезли ее?

"Он найдет меня, – говорила она себе. – Он перевернет вверх дном всю Францию и Англию, но найдет меня".

Розали не сомневалась в его любви, в его силе и настойчивости. Она улыбнулась, вспомнив, каков Рэнд в гневе.

Хотя он по-настоящему способен был внушить ей страх, что-то внутри ее всегда заставляло ее восхищаться им в эти минуты, так как сила и ярость напоминали ей о его страсти.

Она вспоминала его смех, и его восхитительную белозубую улыбку, и смелый блеск его глаз. И почувствовала вдруг, что постепенно успокаивается…