— Действуй, — вздохнул Альстаф.

Забрав портинопскую армию, Кавелье действительно стал отходить, маневрируя. Заметив это, Ингваров вызвал к себе эрцгерцога Пауля.

— Сорняки надо выпалывать, чтобы не выросли, — сообщил он ему. — К тому же нельзя допустить, чтобы нейстрийцы сосредоточили большие силы в Тауриноруме.

Однако Пауля фон Фальксбурга одного из наследников короны великой империи подобное поручение не вдохновило. Преследование, как и рассчитывал Кавелье, он вёл без должной энергии. За что ему генералиссимус высказал много слов, и не все они были печатными. Однако Кавелье всё равно потерял немало солдат, прежде чем смог эвакуировать армию с помощью телепорта в Тауринорум.

В город он прибыл в весьма мрачном расположении духа. Впрочем, и остальные командующие нейстрийской армией также были деморализованы. Ведь предстояла очередная схватка с Ингваровым. И даже маркиз де Остраг приведший к ним свежую поддался общему настроению.

Генералиссимус Ингваров не стал перебрасывать армию под стены Тауринорума сразу, на что втайне рассчитывал Гвидо. У него был план нанести удар в момент перехода. Но, по всей видимости полководец склавинов был в курсе подобной тактики. Тем более, маршировать было недолго и очень скоро склавино-алеманская армия, хоть и изрядно потрёпанная в сражениях показалась под стенами древнего города, готовая к новой победе.

Молодой граф Фалькштейн и не подумал присоединяться к армии. Его задача была сложнее и интереснее. Дядя — так называли главу Тайной канцелярии Империи Запада Августа фон Фалькштейна, и который и правда приходился Лео дядей, поручил ему весьма ответственное задание. Ему следовало войти в контакт с орденом чернокнижников Тенербис Иллюминатус. Да и не любил Леопольд все эти военные дела, а саму войну считал большим провалом политики, и вынужденной мерой. С ним соглашался дядя. Вернее, Дядя, который и поручил Леопольду это задание.

— Время, когда империя могла преследовать и запрещать чернокнижников прошло, — мрачно сказал ему Август, недовольно шевеля роскошными усами в пол-лица завитых по моде десятилетней давности. — Нам надо найти и договориться с ними. Чернокнижники должны понимать: лучше мы, чем Алурия, которая вообще считает, что их нужно уничтожать.

— Однако Церковь и патриарх лацийский… — осторожно начал Леопольд.

В конце Полувековой войны, осознав, как сильно их подставил пан Чешковский, он же доктор Фортунус с генералиссимусом Миллерштайном, а ещё вспомнив их былые грехи, которых оказалось немало, правящий император обратился к патриарху, а у него самого давно чесались руки, разобраться с тёмными. И тот особой буллой, отлучил от церкви, предал проклятью чернокнижников и запретил обучение новых. Как и следовало ожидать, магическое сообщество проигнорировало этот запрет. Магические школы просто сослались на то, что у них отработанная веками программа обучения, которую маги не собираются ломать. Однако в Гехаймдорфе, от греха подальше предпочли первое время перевести чернокнижников в Гроссмагишехоф, в Грёнцен, который не подчинялся эдиктам лацийского патриарха, а потом их вообще стали выпускать как бардов, странствующих магов. А отлучению от церкви чернокнижники особо не расстроились, так как у них с этой религиозной организацией, как и вообще с религиями отношения не складывались. Не у всех, конечно, но у многих.

Но подобное прикрытие никак не спасало от пристального внимания инквизиции и специального отдела при Тайной канцелярии.

— Перетопчется патриарх! — громыхнул дядя. — Интересы империи требуют, что он отменил эту буллу. А будет сопротивляться, так у меня есть кое-что насчёт его делишек в те времена, когда он был кардиналом.

Молодой Фалькштейн сглотнул, поняв, что лучше не вдаваться в подробности, выводы сделал и только попросил уточнить детали.

Всё дело было в известной им Элигии Целеской, которая засветилась в компании учеников шелта в городе Вексельмюнде и помогла тем добыть амулет доктора Фортунуса, а потом скрылась вместе с ними в неизвестном направлении.

Пани Целеская была одной из немногих точно им известных адептов ордена Тенербис Иллюминатус. Так-то чернокнижников было много, и все они шарились по империи, но вот принадлежали к ордену далеко не все. Магистры были чересчур придирчивы в отборе и не брали кого попало. Целеской повезло. Однако, когда её взяли в Виндбоне первый раз, то не смогли доказать принадлежность к Иллюминатус Тенербис. Даже не для суда, а для самих себя. Пытать подданную склавинского императора, где чернокнижники были не запрещены, они не посмели, а от ментального сканирования она с лёгкостью защитилась. И только когда её вытащили из Орихалкового зиндана известные им адепты ордена, то агенты Тайной Канцелярии с уверенностью смогли вписать, что пани Целеская, потомок доктора Фортунуса, входит в Орден и занимает там далеко не рядовое положение.

Однако с тех пор пани Элигия не появлялась в Империи. А если и вела какие-то дела, то, только в той её части, докуда не могли дотянуться руки агентов. То есть в Грёнцене, Фляхенкюсте и вообще на побережье Янтарного моря. Направление они смогли вычислить, кутили ученики и опытная магичка в городе Кнехт, власть над которым оспаривали Грёнцен, Империя, и одно из королевств Нордлигеланда. Уж больно удобный было у него расположение, и помогало контролировать вход в Янтарное море. Поэтому вдобавок склавинские императоры и альбийские короли тоже претендовали на город, но поскольку их страны находились далеко, то захватить Кнехт они не пытались. Кнехтцев это устраивало, и они вообще считали себя вольным городом, как во времена существования Восточного Гевершахта. В общем, город был хорошим местом для того, чтобы там укрыть запрещённый во всех королевствах и империях Орден.

Орденским чернокнижникам даже как-то удалось не выдать себя, и если бы не это осечка с учениками шелта, то Орден бы искали долго и упорно.

Леопольда фон Фалькштейна телепортировали в Кёнингсгоф, столицу Грёнцена, прямо к департаменту иностранных дел королевства, где ему надлежало зарегистрироваться. И появившись на площади и покосившись на вывеску, он с неудовольствием подумал, что с этой самостоятельностью северного королевства пора заканчивать. Негоже ему имперскому дворянину вести себя так, как будто он прибыл в иностранное государство. Эти настроения усилило недолгое ожидание, так как чиновник возился медленно, прежде чем выдать ему паспорт регистрации.