Кузьмич, все больше радуясь, что так легко разговорил профессора, по-детски возбужденно возразил:

— А меня, Флегонт Маркелыч, извините за выражение, сомнение берет насчет ваших слов… Мы тоже, извините, кое-что кумекаем. Не в обиду будет сказано, сила ваша не в руках-ногах, а вот тут, — Кузьмич указательным пальцем постучал по голове. — Уж не думайте, что ежели мы без званиев, дак и ни в зуб ногой.

— Да что вы, — уважительно сказал профессор. — Я и не думал… Хотите, кофейку поставлю.

— Не балуемся, — зябко передернул плечами Кузьмич.

— А это самое… — профессор, пытаясь оживить застывшее апостольское лицо, неумело подмигнул и щелкнул по горлу. — А то уж я и забыл, когда рюмку последний раз держал.

— Это вы, небось, из-за меня. Да я обойдусь, — слабо стал отнекиваться Кузьмич. — Хотя… рази только для сугреву.

Профессор вынул из шкафчика потребовавшегося красного дерева бутылку коньяку, две рюмки. Поставив их на низенький столик, пододвинул его к Кузьмичу. Лицо его, пода он ходил в кухню за закуской, заметно оттаяло, округлилось, строгий взгляд помягчел.

— Ну вот, — потирая руки, торжественно проговорил профессор. — Выпьем за знакомство. Иной раз, если по совести, хочется выпить, да не с кем.

— А Христофоровна завязала, что ли? — осмелев, поинтересовался Кузьмич.

— Христофоровна?! — удивился профессор. — Нет, батенька, не пьет. Истая трезвенница.

— То-то она прошлый раз изахалась, на меня глядючи, — вспомнил Кузьмич. — Это я от сына ехал из города. Новое назначение обмывали. В святые, стало быть, записалась.

— Знакомы с ней, с Христофоровной? — нетерпеливо поднимая рюмку, спросил профессор.

— Еще бы! — Кузьмич тоже взял рюмку за тонюсенькую талию и, совсем не ощущая ее тяжести, в нерешительности поставил. — Мне бы того… лучше стопочку, — виновато поднял он глаза на профессора. — Уж больно красивая посудинка. Не привык я…

— Минуточку, Захар Кузьмич.

Профессор прошлепал в кухню, вернулся с граненой стопочкой. Снова подняв свою рюмку, потянулся к Кузьмичу, чтобы чокнуться. Кузьмич осторожно коснулся своей стопкой края рюмки и, на мгновение отрешаясь, послушал праздничный звон стекла; потом, увидев, что профессор медленно выцеживает из рюмки коньяк, попытался пить так же, но с непривычки зазнобило пуще прежнего. Махом проглотив остаток, Кузьмич по примеру профессора зацепил маленькую дольку лимона и принялся его обсасывать.

В груди враз потеплело.

— А Христофоровну я от горшка знаю, — возвращаясь к прерванному ответу, сказал Кузьмич. — Когда подросла, бойкая была, без нее ни одно гулянье не обходилось. Это она мне, хоть я постарше ее годков на шесть был, первую стопку поднесла. Я трезвее ее жил, работал много, — не до того было… Да и бога боялся. А теперь вот… В рот, значит, не берет. Ах, вражина…

— Наверно, поссорились с ней? — с любопытством уставился на Кузьмича профессор.

— Оно, конешно, смешно, — обиженно насупился Кузьмич. — Что, спрашивается, нам делить? Ну, не получилось в молодости… Теперь-то живем каждый сам по себе. А все ж, видать, зуб-то она на меня имела. Зимой, когда я, как ноне говорят, с визитом явился, она меня чуть ли не помоями…

— Захар Кузьмич, милый, поверьте, я об этом ничего не знаю…

— А вас тади дома не было, — сказал Кузьмич, ободренный сочувствием профессора. — И я тогда не один приходил. Тади уж придумка одна меня точила.

— Не один? А где же ваш товарищ? — вопрошающе недоуменно задрал бороду профессор. — Догадываюсь, ждет вас на улице. Что же вы так, ай-ай, Захар Кузьмич.

— Верно, товарищ, — обрадованно подтвердил Кузьмич. — Как ноне говорят, друг человека. Собака моя. Дамкой кличут.

— Понятно, — озадаченно проговорил профессор, наливая стопку Кузьмича. — Очень, признаться, занятно.

— Нет, вы не подумайте… — замахал руками Кузьмич. — Собака, верно, без паспорта и по части родословной сведениев точных нема. Но Дамка моя, говорю, особливых кровей, чистая, негулевая. Любой с нашей улицы свидетель. Вот бы, Флегонт Маркелыч, с ним бы, — Кузьмич конфузливо помолчал, глядя на спящего сенбернара. — Вот бы, говорю, свадебку…

— Да-а, — неожиданно посерьезнев, протянул профессор. — Давайте-ка выпьем!

От такой сдержанности Кузьмич поостыл и, чтобы заглушить расшевелившуюся в груди обиду, стопку выпил одним глотком, обтер губы рукавом и посидел молча.

Между тем профессор, видно было, уйдя мыслями в озадачившее его предложение, быстро-быстро двигал ртом, будто высчитывал что-то.

— А получится? — вдруг поднял он глаза на Кузьмича. — Я, признаться, представления не имею, как это устраивать…

— Хах! — воскликнул Кузьмич, хлопнув себя по коленям. — Чо тут сложного, Маркелыч, дорогой ты наш… Свести их надо: пусть пообнюхаются, приглядятся друг к дружке. Потом, глядишь, рода свово продолжения ради… Согласно закону природы. Силком, конечно, ничо не выйдет. У них, ить, как у людей, попервости любовь должна зародиться. Сперва у них тоже так: шуры-муры…