Когда и как добрался до ельника, как очутился в барсучьей норе, Матерый не помнил. Очнулся, опять впал в знобкое забытье от немыслимой боли под сердцем. Окончательно придя в себя, он облизал свалявшуюся окровавленную шерсть на боку и снова уснул. Через три или четыре зори Матерый выкарабкался из норы, утвердился на лапах с пожелтевшими онемелыми когтями. Заплетающейся походкой от дерева к дереву одолевал две версты ночного пути до логова. Худой, никуда не годный, долго не решался явиться к волчице, но та ждала его, ожидая, извела себя, об этом можно было догадаться по бессмысленно сонным глазам ее, которыми она не сразу узнала Матерого.

До весны, до первых проталин выхаживала Матерого волчица.

Теперь настал его черед спасать ее.

Матерый потащил подсвинка через просеку, низко вдавливаясь животом в траву. Кабанчик грузно обвис. Цеплялся ногами за сухие ветки, и после каждого куста Матерый задерживал дыхание, чутко вслушивался в тишину. Наконец выбрался на свою тропу.

Покинув запретную для него землю, Матерый почувствовал, как попросторнела грудь. Однако до радости было еще далеко. Перед ним лежало лишь начало тропы, а ночная тропа с добычей — это изнурительная работа.

Матерый тронулся в путь. Он шел расчетливо, сберегая силы для всего перехода, загодя прикидывая, где нужно остановиться, передохнуть. Он не торопился, а спешить хотелось, чтобы забыться в непосильном напряжении — Матерый с трудом укрощал голод, но не смел, помня о выводке, жировать в одиночку.

Уже после двух передышек Матерому показалось, что кто-то его преследует. В задымленном воздухе носились едва уловимые чужие запахи, и вначале Матерый старался не замечать их — они могли и померещиться. И только когда посветлело впереди — близок был пожар, — Матерый понял, что ему не чудится. Справа и слева, держась шагах в пятнадцати от чернотропа, скользили меж деревьев длинные тени. Матерый не испугался. Делая вид, будто ничего не видит, продолжал двигаться к охваченному огнем ельнику.

В быстром упреждающем движении левая цепочка серых стянулась к тропе, загородила дорогу. Иного выхода, как пойти на сближение, у Матерого не оставалось. Тем временем правая цепочка примкнула к левой. Волки застыли широким изогнутым хором.

Решительность Матерого, видно было, обеспокоила молодого вожака, стоявшего на тропе. Из глаз его брызнул свирепый огонь, не погасший даже тогда, когда Матерый, как бы мирясь, выронил кабанчика на пеплом покрытую почву. Матерый пристально, но без вызова смотрел на вожака.

Так они стояли друг против друга, два волка: молодой, сильный, великолепного дымчатого окраса, подчинивший себе стаю, готовую в слепой звериной страсти учинить мгновенную расправу над любым врагом вожака, и старый, отверженный, но еще не побежденный, не отказавшийся от борьбы за продолжение своего рода. Какие-то секунды отделяли сейчас Матерого от того мгновения, когда послушная воле вожака стая петлей стянется вокруг него, ни драться, ни бежать уже невозможно.

В позе вожака, игравшего стальными мышцами, угадывалась беспощадность, и Матерый, чтобы отвлечь его, лапой отодвинул от себя серебристого в отблесках огня подсвинка.

Глазами словно бы провел по шеренге волков, ожидавших от вожака сигнала.

Матерый еще раз скользнул затаенным взглядом по волчиному ряду и слева в огненных сумерках заметил слабоватых, еще не нагулявших тело прибылых. Они покачивались на тонких, нетвердых ногах, пугливо шевелили ушами, слушая шум недалекого пожара.

В доли секунды Матерый поскреб лапами, швырнул в сторону вожака ошметья земли и белого пепла. Пока легкий дым опадал вниз, метнулся к тем трем прибылым, с неожиданно пробудившейся яростью прыгнул через них. Пробежав по тряскому урезу горящей торфяной ямины, вырвался на твердь.

На логово он приплелся на заре, поймав по пути двух сусликов. Молча кинул их в темень логова, услышал: расшевеливаются прибылые, теребят мать, выпрашивая еду.

Матерый скоро опять бежал по лесу. Пришла к нему еще одна, теперь уже дневная забота: надо осмотреть, обнюхать окрестные поля. В кем еще жила надежда, что два его детеныша целы и невредимы. В заповеднике он их не нашел, стало быть, надо искать в другом месте.

Земля, несмотря на ранний рассвет, долго лежала в холодных сумерках, не засветилась она даже после того, как взошло солнце. В том месте, где над лесом вспыхнуло небо, густо висел, застя солнце, дым набравшего силу пожара. За ночь оттуда к прудам нагнало свежего дыма, оттого воздух казался бодрым, бодрее вчерашнего.

На шабашке раньше всех вставал Чалымов. Каждый день в половине седьмого поднимался, как заведенный, шел по берегу подальше от глаз и первым делом занимался упражнениями йогов.