– Но ведь и ум никто не видел, – парировал Николай Петрович, – и совесть понятие нематериальное, но они есть, и вы не можете этого отрицать!

– Игра словами, любезный друг. Большинство учёных твёрдо стоит на позициях материализма. Могу назвать множество знаменитых имён…

– Не трудитесь, Надежда Степановна, я тоже могу назвать вам фамилии учёных, которые искренне веровали. Взять, например, Ломоносова или Исаака Ньютона. Наверно, и про профессора гнойной хирургии архиепископа Луку Войно-Ясенецкого вы слышали?

«Ну и дед! – ахнул про себя Федька. – Откуда он столько знает? Так и режет, так и режет!»

Побледневшие щёки Надежды Степановны дрогнули от негодования.

– Не ожидала встретить в вас идеологического противника. Ладно серые старухи, не получившие образования, – она махнула рукой на дёрнувшуюся от обиды бабу Лену, – но вы, мужчина, инженер, и верите в боженьку!

Последние слова Надежда Степановна договаривала скороговоркой, пятясь назад к калитке, словно опасаясь, что баба Лена выльет ей на голову кадку воды или баба Катя огреет костылём. Дед прищурился и поднял голову к небу.

– Верите вы в восход солнца или не верите, но оно восходит. – И, поворачивая разговор в другое русло, Николай Петрович добавил: – Похоже, жара спадать не собирается.

– Нет силушки, спарились всей деревней, как окуни в ухе, – подхватила беседу баба Катя, запирая калитку за уходящей Надеждой Степановной.

Скрипя костылями, она медленно отошла в тень и, пройдя несколько шагов, остановилась:

– Ну, Петрович, ты даёшь! Лихо Куличихе рот заткнул. – Потом, переведя взгляд на Юльку, с хитринкой сказала: – А ничего у тебя внучка, справная. Её бы подстричь, как мою Люсеньку, может, и на человека станет похожа.

От сомнительного комплимента Юлька вспыхнула, как растопка в бабы-Лениной печке, и если бы дед упреждающе не положил ей руку на локоть, баба Катя наверняка услышала бы много интересного из лексикона современной молодёжи.

– Молчи, молчи, – сделал Юльке круглые глаза Федька, – чего с бабкой связываться! Пойдём я тебе лучше покажу старинную тетрадку, которую мне старушка Кулик подарила. Вот эта, что с дедом спорила, – он припомнил слово, – атеистка.

– Старинную тетрадку? – В Юлькиных глазах промелькнул интерес. – Покажи. А что там?

– Советы рабочему тракторного цеха. Про крюки и механизмы, – гордо сообщил Федька и похвастал: – Представляешь, как интересно?

Бросив на Федьку испепеляющий взгляд, Юлька выразительно скривила рот, показывая своё отношение к тракторным цехам:

– Представляю.

Пока шёл спор между дедом и Надеждой Степановной, зайцы разбежались, оставив после себя промятые стёжки, насквозь прошивающие некошеную траву.

Трескаясь коркой под ногами, земля просила дождя.

– Спекается торф, – мимоходом заметила баба Лена, когда он расспрашивал о том, не находили ли местные жители старинного оружия на болоте, – там уже ничего не найдёшь, только сам утонешь. Хотя, – она на секунду задумалась, – время от времени тут шныряют городские парни, расспрашивают про старину. Правда, они больше иконами интересуются да старыми книгами. А у нас в деревне их и нет ни у кого. Если только на чердаках в сундуке случайно завалялись.

– А у вас завалялись?

Федькино сердчишко стукнуло от приятного предчувствия.

– У меня-то? – Розовый халатик бабы Лены колыхнулся от смеха. – Если вам интересно, то залезайте да смотрите. Что найдёте – всё ваше.

– Ещё пять минут, и мы сваримся вкрутую, как два яйца, – предупредила Фёдора Юлька, когда они шли по мосткам, настеленным на чердаке между балками.

– C мостков не сходите, – предупредила баба Лена, – потолок в одну доску положен, да и те подгнили. Ну да ничего, на мой век хватит.

Неподвижный воздух, разогретый слоем чёрного рубероида на крыше, горячим коконом обволакивал тело.

– Не хотел бы я быть курицей-гриль в духовке, – пыхтя пошутил Федька, представив свою кожу покрытой золотистой румяной корочкой, присыпанной солью и специями.

Из досок на потолке торчали ржавые гвозди, а из небольшого полукруглого окна в торце чердака полосами падал свет, заставляя шевелиться тени в укромных углах. Они наползали друг на друга, словно живые существа, высвобождая из своего плена то старую гармонь-трёхрядку с оторванными кнопками, то самовар с отломанными ручками.

– Винтаж, – авторитетно заявила Юлька, оценивая обломки былой жизни. – Сейчас на него самая мода.

Никакое пекло не заставило бы сестру и брата Румянцевых слезть вниз. Они чувствовали себя первооткрывателями, держащими в руках ключи от далёкого прошлого. Около самого входа остовом погибшего корабля возвышался ткацкий станок с натянутыми вертикально суровыми нитями. Рядом стояла корзина пустых деревянных катушек.

Юлька заинтересованно провела мизинцем по нитям, словно играя на арфе.