— Что вы имеете в виду, ваше сиятельство?

— Я был осенен честью стать командором Мальтийского ордена. Лично из рук императора. Более того — я был его поручиком.

Степан улыбнулся. Это не понравилось графу.

— Потрудитесь объяснить, юноша, — сухо процедил он, — какие из моих слов вызвали ваше веселье?

— Мальтийский орден, — слегка смутился Степан, — слышал о том, конечно.

— Что же?

— Государь наш, Павел Петрович, был человек… увлекающийся. И благороднейшей души, которая уравновешивала природную вспыльчивость. Простите, ваше сиятельство, вам то известно безусловно лучше, я говорю лишь с чужих слов.

— Вот как. Что ещё вы о том думаете?

— Ему хотелось видеть всё в лучшем виде чем оно есть. С чужих слов мне известно, что сам государь обладал рыцарским характером, по сути своей являлся рыцарем, чем и объяснима его игра в рыцарей…

— Игра?! — вдруг бешено воскликнул итальянец. — Вы сказали игра?!

Степан замер, ошеломленный подобной вспышкой. Только что перед ним был чудаковатый старик с удивительным аппетитом, как вдруг проявился некто куда более опасный, с горящими огнями глаз.

— Простите, — произнёс Литте, с видимым усилием подавляя гнев, — в том нет вашей вины, я знаю. Но знайте, что государь наш, император и великий магистр ордена, дураком не был. В жизни не видел человека более склонного к рацио, чем покойный государь. Как ныне говорят, он был прагматик. И никогда ни во что не играл. Тем более в рыцарей, что никак не может служить темой для шуток.

В ответ на суровую отповедь из чеканных тяжеловесных слов, сын Афанасиевич решил промолчать. Однако, это не входило в интересы графа, и тот сумел вытащить из «юноши» ещё несколько оскорбительных, по его мнению, отзывов о Павле Петровиче.

— Вы повторяете слова убийц, — заявил Литте, успокоившись, — и вспышка моя, за которую прошу прощения, вызвана именно этим обстоятельством. Да, молодой человек. Псы и убийцы постарались на славу. Их можно даже понять — рыцарство, его идеалы, им недоступные, проще назвать игрой, чем заглянуть в самих себя.

«Если государь не играл, а действительно верил во всё это, то ещё хуже.» — подумал Степан.

Третий сын маркиза Гамбино, граф Литта не то чтобы любил Россию, скорее можно сказать, что ему было не на что пожаловаться как человеку благородному и справедливому. Оказавшись в царстве северных варваров, он был обласкан Великой императрицей и двором. Последующий государь вознес его на высоту. Следующий за ним… впрочем, обо всем по-порядку.

Джулио Ренато действительно обучался у иезуитов, после чего был отправлен «на жизнь», как говорили в Италии, в затухающий Мальтийский орден. Выбора особо не было: согласно традиции титул и земли наследовал старший сын и наследник предыдущего маркиза, прочие сыновья устраивались по мере возможности. Среднему досталась попытка именуемая «Рим», младшему же выдали одну из галер древнего ордена и положение командора. Не так и плохо! Батюшка их, маркиз Гамбино и по совместительству генеральный комиссар австрийской армии, заботился о детях как мог.

Выбор отца оказался весьма дальновиден. В Средиземноморье уже объявлялись русские, славно воевали и чудили, затем уходили, но маркиз чувствовал, что они попробуют вернуться вновь. Новая сила — новые возможности.

— На варваров надейся, но сам не зевай! — произнёс он однажды, запечатывая фамильным перстнем письмо к Великому Магистру. Тот изучил послание, пожал плечами и отправил молодого Джулио в Россию, как «опытного моряка». Он и сам подумывал о том же самом. Сближение России и ордена уже началось. Как положено новичкам, русские первым делом объявили, что явились влекомые одной единственной и благородной целью, а именно борьбой с турками. Французы были недовольны, очень недовольны. Остальные сделали вид, что поверили. Орден пошёл далее прочих, Магистр чуял в том удачу и спасение. Русским были переданы все имеющиеся лоции Средиземного моря и горячее пожелание совместной борьбы хоть с турками, хоть…нет, пока лишь с турками. В переговорах принимал участие и молодой Джулио.

Логично, что его и отправили в Санкт-Петербург по просьбе русской государыни об «опытных моряках».

Опытный моряк очаровал всех, и сразу был отправлен воевать. Чудовищный разгром второго Роченсальмского сражения подмочил репутацию, и граф в расстроенных чувствах удалился в Рим, где как раз восходила звезда второго из братьев. Тот стал доверенным лицом Папы и уверенно шёл к сану епископа.

Французская революция тогда всколыхнула Европу. Папский двор был напуган, и в поиске союзников решил обратиться даже к схизматикам. Ловкость брата (ставшего уже епископом) позволила вновь направить Джулио в Россию, на сей раз в качестве полномочного посла Мальтийского ордена, что полностью отвечало интересам всех. Джулио был счастлив. Интуиция шептала об удаче и не обманула бравого командора.

Формальный повод был связан с юридическими тонкостями владения Острожской ординацией, оспариваемой орденом и польским магнатами около двухсот лет, что давало ему устойчивость положения. Одно дело когда вы просите, совсем другое когда требуете.

Императрица переваривала куски доставшиеся ей от разделов Речи Посполитой (в которые входила ординация) и никак не могла принять окончательного решения, что тоже устраивало.

Заодно Джулио приглядел себе достойную невесту, сказочно богатую вдову последнего из рода Скавронских, племянницу Потёмкина. Открыто говорили, что тот осыпал ёе бриллиантами и любил не только как дядя. Но слухи вещь эфемерная, а бриллианты материальная, да и смутить итальянца того времени подобной ерундой как любовь дяди к племяннице было сложно. Сложность представлял обет безбрачия как рыцаря ордена, это мешало перевести чувства в ту самую приятную материальную часть, но Джулио не унывал и верил, что что-нибудь да придумает.