— Я не это имел в…

— Вот и пей вино. И уберись, если не хочешь и дальше спать в пыли.

Забавный птенец, такой наивный, что зубы сводит. С другой стороны, они все милые, пока маленькие. Когда-то и Юнсан был очаровательным ребёнком, но пройдёт лет десять, и наивность сменит холодный, слепой и безжалостный свет.

Жаль.

Глава 15. Новый взгляд

Утро наступило слишком быстро. Печь успела погаснуть, и холод мягко прокрался в спальню, заставив Кана очнуться от тяжёлого сна. В первые мгновения он даже обрадовался, посчитав всё, что произошло ночью, кошмаром, и это казалось удивительно логичной мыслью. В неё хотелось верить, ограждая себя от ответственности и реальности, но, одевшись, Кан поскользнулся обо что-то странное, оказавшееся на ощупь отрубленной рукой.

Не приснилось. Как поступил бы отец? В спальне придётся убраться, если он не хочет соседствовать с трупными мухами и запахом гнили. Тяжело вздохнув, Кан вышел в кабинет. Дверь спальни скрипнула, скрывая знаки на стенах и засохшую кровь на полу.

Бездна! Ему нужно привести себя в порядок и пообщаться с интендантом.

И всё-таки, как поступил бы отец? Кан никогда не был начальником, свалившиеся на него проблемы гарнизона с каждым днём становились всё тяжелее.

«Милосердие, сын. Цзюэ всегда должны проявлять волю, мудрость и милосердие. Простолюдины не понимают этих правил и не знают, чем ответить. Впрочем, если им хватит наглости огрызнуться… Бешеной псине всегда отрубают голову». В памяти невольно всплыли слова отца, сказанные, когда он не выдержал и спросил, почему же тот не приказал страже отнять язык у сумасшедшей женщины, которая кричала гадости у ворот.

Но в какой момент милосердие должно смениться на острие клинка? У Кана полный форт заговорщиков.

Двигаясь по коридору к темнице, Кан пытался представить последствия. По закону всех бунтовщиков следовало отправить к окружному цы-ши, где офицеров ждало бесконечное ожидание суда в застенках ямэня*, на том обеспечении, какое они способны позволить из собственных средств или из тех, которые начальник тюрьмы сможет выудить из их знакомых и родственников. Суточное довольствие на заключённого составляло двадцать пять медных монет; в столице этих денег не хватило бы даже на связку дров или меру риса.

Хорошо, если у этих людей будет кому о них позаботиться. Хорошо, если магистрат позволит добывать себе хлеб, прося милостыню, чтобы не обременять государство. После — пытки на допросах, смерть для поднявших оружие и деревянные колодки — для остальных, вместе с семьями. Тем же, кто мятежу потворствовал, отрежут по одному уху…

— И получу я форт искалеченных солдат, ещё и без офицеров. Прекрасное начало, Цинь Кан, так держать, — бормотал он, спускаясь в казематы.

Бывшего интенданта он обнаружил в самом дальнем углу. Тот лежал на старой циновке и безучастно смотрел в потолок, даже не вздрогнув от шагов и не собираясь поворачивать голову в сторону Кана.

— Выспались, господин бывший интендант?

— Проваливай в Бездну, шэнми.

— Если бы мог… — Кан опёрся рукой о ржавую решётку, рассматривая интенданта, — уже с удовольствием провалился бы. Но я хотел обсудить кое-что.

— Нам не о чем говорить. Разве что ты любезно распорядишься покормить меня перед тем, как я отправлюсь на судилище.

— Вот об этом-то я и думал. — Кан тяжело вздохнул. — Мы можем обойтись без него.

— Что? — Бывший интендант наконец повернул голову и посмотрел на Кана, как на идиота. — Если это шутка, циньский ты выродок, то на редкость паршивая.

— Ни капли. Я хочу дать вам выбор: отправиться к цы-ши и потащить за вашей глупостью всю семью, либо, — Кан пожал плечами, — я отвезу вас в кандалах за шахты. Правосудие совершат волки, а о происшедшем мы забудем.

— Ты бредишь.

— Даю вам шанс проявить хоть какое-то благородство перед смертью. У вас есть время до захода солнца. Подумайте.

Сказав это, Кан оттолкнулся от решётки и пошёл прочь из темницы. Он не до конца был уверен в правильности плана, который пришёл ему в голову, но спросить совета ему было не у кого, а время утекало слишком быстро.

Сяо он встретил у кабинета и махнул ему рукой. Тот прибыл с рассветом из дозора и уже был в курсе произошедшего, но не знал, радоваться ему или грустить. Кан же захватил кусок угля со стола и скептически оглядел Сяо.

— Рад, что не встретил вас вчера ночью.

— Кто-то должен был быть в дозоре, господин Цинь. Говорят, вы ещё и шэнми.

— Мне бы кто сказал вчера вечером, что замышляется покушение. — Кан поморщился. — Мой отец — шэнми, а мать — проклятая. Угадайте, кто у них мог бы родиться? Но наша семья заслужила доверие Императора, и не солдатам форта решать, хорошо это или плохо. А сейчас мы с вами обойдём все двери и окна, Лян.

— Позвольте спросить, зачем?

— Чтобы я понял, сколько нужно печатей. Я же говорил, что с Ночным шествием я разберусь сам.

— Вы забыли упомянуть о своих способностях.

— И сейчас упоминать не обязан. Успокойтесь. Разве плохо иметь проклятого на своей стороне, когда у Линьцана тоже есть шэнми?

Он врал, не сбиваясь и не меняясь в лице. Печати у Кана действительно были — оставленные отцом перед отъездом. Всё, чем тот мог помочь — это обеспечить защитой в Ночное шествие. Отец бы дал не только их, если бы Кан мог колдовать, но иные чары мог применить только шэнми.