– Твою мать, – говорит пожарный.

Здание, как карточный домик, складывается на глазах. Клубы дыма валят в сторону города, яркое зарево пожара освещает лес.

Они застряли у ворот. Отсюда вода из гидрантов не дотягивается до горящего здания.

– Тарань ворота! – кричит кто-то.

– Не получится, там дерево валяется. Не проехать.

– Ну оттащите кто-нибудь дерево! Сегодня что, никто не хочет работать? Мозги свои чугунные включите!

Пока люди возятся с воротами и упавшим деревом, здание прогорает до основания.

– Из картона его, что ли, строили? – возмущается кто-то.

Пожарные льют воду на пепелище.

– Думаешь, поджог?

– Бомжи, наверное. Все же первый день холодов. Погреться хотели, небось.

– Надо поискать останки.

– Ну, это когда остынет.

К утру руины уже не горят, но их продолжают заливать, опасаясь, что еще тлеет где-то внутри. Подходить близко опасно, хоть здание почти целиком обрушилось, там все еще время от времени что-то трещит, ломается и обваливается с громким скрипом и утробными стонами.

Когда начинается дождь, пожарные уезжают.

Руины дышат.

Испускают дым из горячей пасти. Здание умерло, но нечто иное под ним ожило. Шипит пепелище, кряхтят останки перекрытий: что-то вылезает, пробивает себе путь наружу.

В дыму тени. И лица. В треске стоны и голоса. Что-то проснулось после долгого сна.

***

Давным-давно…

Двое прогуливаются по набережной, ее рука тонет в его, сразу видно – они пара. Девушка не может скрыть улыбки, юноша задумчив. Вокруг царит весна.

– Хорошее место, – говорит юноша.

– Тебе здесь нравится?

– Ты знаешь, почему я выбрал этот город. А потом встретил тут тебя, – юноша останавливается и нежно берет девушку за подбородок. – Это знак. Благословение.

Она счастливо улыбается.

– Я ведь собиралась уехать, можешь себе представить? Только кое-что случилось…

– Да? – юноша выглядит чрезвычайно заинтересованным. Он останавливается. – Расскажи.

Девушка не может прекратить улыбаться, он хочет знать о ней все, он хочет ее слушать – как это вдохновляет!

И хоть ей неприятно вспоминать о дне несостоявшегося отъезда, она начинает говорить. Теперь понятно, что это было к лучшему.

Пусть она дурочка, но дурочка счастливая.

Девушку зовут Настя, и всю жизнь, сколько себя помнит, она мечтала свалить из этого тухлого города. Он находился не так уж далеко от цивилизации, но Настя ощущала себя на самом глубоком дне мира и знала, что здесь жизни никогда не будет. Теперь-то она понимает, как ошибалась. Но тогда, когда ей было всего семнадцать (два года назад – подумать только!), она сходила с ума от одной только перспективы задержаться тут еще хоть на день.

Настя все решила сама, договорилась с подругой (они только и делали, что планировали это весь выпускной год), купила билеты и с нетерпением ждала отъезда. Мать не одобрила их план. Мать никогда ничего не одобряла. Она была такая отсталая и скучная… Дитя этого безнадежного города.

Накануне отъезда они снова поругались. И утром в этот самый день. Настя наговорила много гадостей и захлопнула дверь перед ее носом. Но она не раскаивается в этом даже теперь. Она была права.

Стояла ужасная жара. У Насти не было чемодана, на плечах висел большой надутый рюкзак, а через плечо была перекинута еще большая потрепанная спортивная сумка. Настя надела юбку-клеш и топик. Вспотевшие плечи моментально начали зудеть, и скоро она обнаружила, что под тяжестью ноши кожа на них стерлась до крови. Она еле влезла в автобус, и все вокруг с недовольством и презрением глядели, как она сшибает все вокруг себя, пытаясь пройти или хотя бы просто развернуться. Сумка еще и натирала голую ляжку, а и без того короткую юбку задирала вверх. Настя думала, что умрет от тяжести и жары. Почему-то ей показалось хорошей идеей надеть туфли на каблуке, и хоть каблук был толст и невысок, каждый шаг скоро стал казаться мучением.

В довершение и без того замечательной поездки, едва сойдя с автобуса, Настя неудачно наступила на решетку ливневой канализации, и ее каблук застрял в проеме между железяками. И это после того, как ее сумку только перед этим зажало автобусными дверями!

Город – этот чудовищный монстр – будто прикладывал все силы, чтобы не отпустить свою жертву.

Вокзал был совсем близко, через пару дворов, и Настя сдаваться не собиралась. Туфлю ей так и пришлось оставить в канализационной решетке, потому что каблук застрял намертво. Настя бросила вторую тут же, и надела старые домашние чешки, которые единственные из всей обуви лежали не в самой глубине дурацкой сумки.

Настя чувствовала, что взбирается на Эверест, а не шагает к вокзалу по уходящей вверх улице. Главный вход, как назло, оказался перекрыт, а вся площадь перекопана, и ей пришлось обходить весь длинный забор, пока она не вышла на станцию через калитку у чебуречной. Там, как всегда, толпились цыганки. Настя никогда не обращала на них внимания, к ней они в жизни не приставали с навязчивым предложением погадать и не просили денег. Она всегда с гордостью считала, что они подсознательно чувствуют ее сильную волю и потому обходят стороной. Но в тот день одна из цыганок, довольно молодая, подбежала к ней и схватила за руку. Настя так удивилась, что не смогла даже возмутиться.