Возле земской избы уже толпился народ. Сторож в тулупе стоял у ворот и говорил:

– Не велено мне, добрые люди, никого пускать. Если пущу, меня самого засекут.

– Зови приказчика!
– требовали мужики.

– Сейчас он придет, за ним уже послали.

Прибежал молодой писарь, объявил:

– Сию минуту будут.

Из-за угла появился приказчик. Он был в черной шубе, в белых с красными узорами пимах, в меховой шапке. Приказчик подошел к воротам, повернулся к народу, спросил:

– Это ты, Тимошка, опять народ мутишь? Спина у тебя зачесалась?

– Спина - нет, - ответил Тимофей, - а руки чешутся.

– Вы обманули мир!
– крикнул какой-то мужик.
– Не государеву волю объявили, а свою. Давайте нам государеву грамоту!

– Вам читали царский манифест. Никакой другой бумаги нет и не было, сказал приказчик.

– Где это видано, землю крестьянам продать, а леса оставить господскими. Что же нам теперь, ни за грибами, ни за ягодами не ходить?

– Почему не ходить? По билету - пожалуйста.

– То-то и оно! Ступил на господскую землю, так плати. А скотину где держать? Где дрова, лыко, осиновую кору брать?

– А вы как же хотели? Все задарма? Добро-то ведь господское!

– Лес - божий дар. Его никто не сажал, и он должен быть для всех. Так я говорю, мужики?
– повернулся Тимофей к народу.

– Так, батюшка, так!
– послышалось отовсюду.

– Довольно нас обманывать!

– Мы теперь вольные! В караван больше не пойдем!
– кричали в толпе. Пусть приказчик ряд порвет! Открывай ворота!

– Стойте, мужики, стойте!
– приказчик, пытаясь сдержать толпу, выставил вперед руки, но толпа уже тронулась вперед, и его никто не слушал.

Тогда приказчик выхватил у сторожа ружье и выстрелил в воздух.

Толпа отпрянула назад, растерялась на некоторое время.

– Вот лешак!
– выругался здоровенный мужик и наотмашь ударил приказчика. Тот упал, мужики накинулись на него.

– Не трожь! Не бери греха на душу!
– крикнул кто-то за спиной Логвина.

Растолкав мужиков, к приказчику подошел человек в шубе, крытой полусукном. Он помог приказчику подняться. Сторож открыл ворота, приказчик поспешно скрылся в избе, народ с гвалтом повалил во двор. На рундук поднялось человек пять мужиков, среди них были Тимофей, Митрий Сыстеров и Устин Гусельников, тот самый, что остановил драку.

– Мужики!
– громко сказал Гусельников, - сейчас будем решать, что делать с караванным рядом.

Он сходил в избу, привел приказчика и писаря. У писаря под мышкой была папка с бумагами. Гусельников взял у него папку, вынул оттуда листы. Приказчик стал уговаривать:

– Одумайтесь, мужики! Для вас же плохо кончится, в железо закуют.

– Всех не закуют, железа не хватит, - ответил Гусельников.
– Вон нас сколько.

– В каторгу пойдете!

– Хуже, чем теперь, не будет! Давай, Устин, решай дело!

Гусельников поднял над головой бумаги:

– Здесь записано, кто должен идти в караван. Что с этой бумагой делать?

– Изрубить ее! Да помельче, как начинку пельменную!

Прикатили чурбан, поставили его на край крыльца, принесли топор. Устин подозвал Логвина, бросил бумаги на чурбан и сказал:

– Руби!

Логвин привычно взялся за топор, глянул на бумаги, исписанные убористым почерком лишь наполовину, и осторожно предложил:

– Может, чистое-то оставить, что добро портить?

– Еще чего!
– крикнул Сыстеров.
– Знай мельчи!

Логвин начал рубить бумаги. Сыстеров радостно следил за топором, Тимофей хмурился, Гусельников ногой сгребал в кучу обрезки.

Когда с бумагами было покончено, Гусельников поднял руку и заговорил:

– Мужики! Приказчик нас обманывает. И в колесной мастерской обманывают. И за вачеги* вдвое дерут. Что будем делать с приказчиком?

_______________

* В а ч е г и - рабочие рукавицы.

– Выгнать его!

– Прежде выпороть!

– И мельника! И лесную стражу! И писаря! Вместе плутуют.

– Погодите, миряне, дайте слово сказать, - послышался басовитый голос. Это говорил Сампоев, самый богатый мужик в волости, он всегда платил подати вперед и не бывал ни в курени, ни в караване. Всего пять лет назад Сампоев ходил в лохмотьях, потом снюхался с конокрадами и разбогател. Теперь он держит батраков, завел пилу. Мужики говорят: "Пошли дрова рубить", а он: "Вы рубить, а я пилить".

– Говори, Прокопий, - разрешил Гусельников.