Сампоев снял свою островерхую шапку из куньего меха и сказал:

– Мы должны платить оброк, должны идти в караван. Этот порядок не нами заведен, и не нам его рушить. А кто порушит, тот враг царю и отечеству и сам себе враг!
– Сампоев громко высморкался.
– Вон Тимошка да Кузька бунтовали однажды, а ничего, кроме розог, не заработали. Так?

– Так, так!
– поддакнул торговец Викул.

– Врешь, Прокоп, - сказал Тимофей.
– И ты, Викул, врешь. Кто дорогу к счастью пробивает, тот не враг себе. Не будем мы больше ни тебе, ни графу кланяться!

– Да что с ними говорить!
– зашумели мужики.
– Они приказчиковы заединщики. Бей их!

Викул и Сампоев поспешно выскочили за ограду.

Гусельников подождал, когда стихнет шум, и сказал:

– Будет, как вы решили, мужики. Сход выберет нового приказчика, и нового мельника, и писаря, и лесную стражу.

Весна набирала силу. Снег уже почти сошел. На пригретых солнцем проталинах показалась молодая травка, которую щипали тощие козы и овцы, дожившие до весны. Бурлила Ёгва-река, вода в ней поднялась, угрожая затопить низину. Прилетели и начали вить гнезда птицы.

Земля ждала пахаря, а пахарям нынче не до нее. Не только по вечерам, но и днем они собираются вместе и говорят. Бабы бегают из дома в дом, хлопают себя по бокам и испуганно шепчут: "Что-то будет, что-то будет..."

Шестого апреля был опять созван сход, выбирали мирское волостное начальство. Выбрали самых справедливых и бойких посадских и деревенских мужиков: Архипа Кетова, Андрея Гуляева, Ивана Ершова, Устина Гусельникова, Тимофея Петрова.

Логвин позавидовал: свой брат мужик, а такая им честь. Но теперь он был спокоен: новое начальство знает крестьянские нужды. Вон уж долги списали, разрешили в господском лесу собирать грибы и ягоды, ломать веники.

Два дня действовал новый староста Архип Кетов и новое начальство. На третий день в Ёгву прислали солдат с тремя офицерами во главе. С ними приехали чиновники из губернии и советник Лукин из строгановского управления. Тут же собрали сход, объявили о посылке каравана. Уездный исправник немец Пейкер кричал на мужиков, требовал, чтобы они повиновались графской воле. Советник Лукин тоже ругался, что, мол, через две недели вскроются реки, надо начинать сплавлять соль и железо, а ничего не готово.

Когда Логвин пришел в Ёгву, народу уже собралось не меньше полтыщи. Шум толпы смешивался с грачиным граем.

Солдаты стояли стеной, держа ружья наперевес. Штыки и дула винтовок, направленные на толпу, поблескивали на солнце.

Логвину показалось, что два черных дула, похожие на глаза сатаны на иконе, нацелены прямо ему в грудь.

"Неужто будут стрелять?" - подумал Логвин. Ему стало страшно, сразу вспомнилась мать, больная жена, дети. Да еще таратайка, которую дал ему вчера новый приказчик.

– Приказываю подписать договор о караване!
– закричал Пейкер.

Но толпа его перебила:

– Мы вольные! Вы нам не хозяева теперь!

Логвин стал искать глазами Архипа, Устина, Тимофея. Они могли бы посоветовать, что делать Логвину и его соседям, но их не было видно.

Шум и ругань все нарастали:

– Бей их! Нечего смотреть!

– Беритесь за вилы и топоры!

Затрещали колья и жерди, выламываемые из изгородей.

Тут Логвин увидел Тимофея, он, отделившись от толпы, бежал вперед, к солдатам, размахивая руками.

Офицер что-то скомандовал, словно тявкнул по-собачьи, и сразу раздался залп. Испуганные грачи и галки стаей поднялись над селом.

Тимофей остановился. Логвин рванулся было к нему. В это время прогремел второй залп, Тимофей схватился за лицо, шагнул еще шаг к солдатам и рухнул на землю.

У Логвина перехватило дыхание, закружилась голова. Жгучая боль в ребрах затуманила сознание. А в ушах, словно набат, гудело: "Обманули, обманули..."