Зло сменил страх. Обыкновенный страх, переживаемый им не однажды. Показалось — времена расплаты исполнились: надо стоять и ждать, а того лучше — сесть на землю, чтобы не видеть, когда в тебя прицелятся…

— К сараям! — крикнул Денис. Но именно от тех нескладных самодельных строений им навстречу кинулась громадная овчарка.

— Стой! Стрелять буду! — закричал кто-то из-за укрытия.

Денис выстрелил первым, навскидку, и собака свернулась визжащим клубком.

— В лес, Вадим! Шевелись, чо раскис! Убежим!

Он перехватил мешок с деньгами под мышку. Автоматная очередь посекла ели над их головами. Они продолжали бежать до тех пор, пока не выскочили на ровное, голое поле. Впереди виднелись казармы или склады.

— Брось мешок! — сказал Упоров.

— С ума сошёл?! Сам видел, как они достаются.

За спинами послышался прерывистый хруст мёрзлой земли и голоса. Чекисты шли цепью, скрываясь за деревьями.

— Рекс! — позвал собаку густой бас. — Ищи!

Зэки переглянулись, быстро пошли по самой кромке лесного околка. Рекс был опытной собакой, быстро вышел на их след. Упоров уже стрелял в прыгающую овчарку. Он никогда не думал, что поступит так хладнокровно: будет ждать приближения распахнутой пасти и нажмёт спуск ни раньше, ни позже. Овчарка рухнула ему под ноги, зэк отскочил от последнего удара её зубов, но в этот момент автоматы открыли огонь. Денис уронил оружие на землю. Они смотрели друг другу в глаза, прижимаясь щеками к скрипучему снегу.

— Застрели меня, Вадим, — по-домашнему просто попросил Малина и улыбнулся беспомощной детской улыбкой. — Сам не могу, да и грешно…

— Дурак! — коротко оборвал его Упоров, — Брось мешок за ту колоду. Ты бежишь к водокачке, як пекарне. Встречаемся в стогу. Ещё хочу сказать: ты — настоящий, ты — просто замечательный парень, Денис!

— Сдавайтесь, курвы! — раздался из леса крик.

Денис бросил мешок, выстрелил на голос, но тотчас по нему прицельно ударила очередь в спину. Зэк упал на колени… так падают перед коркой хлеба голодные каторжане: камнем, чтоб никто не успел опередить.

Вначале он стоял, упёршись лбом в дерево. Затем с трудом повернулся, прошептал через силу, пытаясь быть понятым:

— Беги, Вадим, беги… Это не больно.

Кровь переползла через слабеющие губы, потекла по подбородку широкой полосой. Самостоятельной оттого, что порвалась какая-то несоединимая связь, что все устроилось по судьбе и согласно инструкции о задержании особо опасных преступников. Вот когда Упоров почувствовал — нет, увидел на месте лица умирающего товарища своё лицо с широкой полосой собственной крови по подбородку.

Мир качнулся живым маятником, звон в ушах поглотил крики и выстрелы. Он объяснил себе сам — выбора нет. Почти не целясь, разрядил обойму в то место, откуда пришла смерть Дениса, побежал.

Все, что должно было с ним случиться, всё, что должен был он пережить в будущем, вырастало из этого слепого бега и было так же безнадёжно. Но он бежал.

Перепрыгивая через валежины, канавы. Бежал, как бегают во сне, умоляя Господа дать ему хотя бы возможность все потерять мгновенно. Жизнь утратила ощущение бесконечности, готовая прерваться в любую секунду.

Но игра продолжалась. Он падал, полз, увёртывался, хотел раствориться, чтобы стать воздухом. Прозрачным, бесплотным, способным пропустить сквозь себя пулю и ке ощутить тугого разрыва тела.

Пули ложились рядом, рождая маленькие снежные вулканчики, как взрывы возмущения тех, кому надо было в него попасть. Все решал разыгравшийся случай.

И он оказался на стороне зэка. Выстрелы прекратились, потому что он бежал мимо жилых бараков.

Упоров залетел в проулок, проскочил между сколоченных из фанерных листов кладовок. Впереди закашлялся вышедший до ветру мужик в заячьем треухе. Глухое буханье трясло его завёрнутое в рваный полушубок тело. Мужик постоянно отхаркивался и матерился, вспоминая при этом чьё-то женское имя.

«Не стоит ему на глаза попадаться, — Упоров прижался к стене фанерной кладовки. — Скорей бы убирался, дурак ленивый!»

Справа загремела цепь, в колодец упало ведро, а чуть позже послышался стук сапог.

— Левонтий, кто тут пробегал?!

— Кому в такую рань бегать? Вы, что ли, стреляли?

— Мы.

— Убили кого?

— Одного.

— Сколь их было?

— Да пошёл ты! Замыкайся крепче. Такие рыси бегают.

И сапоги застучали в обратную сторону. Зэк подождал. Глянул за забор. Никого. Он перелез, пошёл вдоль бревенчатого дома, кланяясь низким окнам. Остановился перед сараями, от которых на них кинулась первая собака, ножом подвинул видимый в широкую щель язычок внутреннего замка. Дверь открылась спокойно, пропустив его в обыкновенный дровяник, где огороженное толстыми досками пространство заполнял смолистый запах лиственницы.

Беглец прилёг на поленницу свежесрубленных дров, погружаясь в усталую дремоту. Сладковатый аромат свежего дерева вливался в кровь, наполняя её медовой тягучестью, отчего мысли при нем остались только ленивые и спокойные.

В соседнем сарае петух прокричал зорю, под его бодрую песню подумалось: «Хорошо бы сонного застрелили…» Но дальше того пожелания дело не пошло; о том, как лопнет голова, наполняясь болью от входящей в неё пули, зэк не успел додумать: он заснул.

Спал без снов, но даже в столь глубоком забытьё почувствовал на себе внимательный взгляд. Он явно не имел отношения к его сну. Был настоящий.