— Клочок! — припечатал я. — У них за спиной целая Сибирь пустая осталась.

Парень чуть не зарычал.

— И заметь, я не собираюсь трогать твою любимую империю, — добавил я, не обращая внимание на его бурлящую злость. — Не собираюсь устраивать революцию, менять династию. Империя осталась там, за океаном, целая и невредимая, а я просто подыскал себе клочок относительно свободной земли, где и собираюсь попытать удачу. По-моему это естественное право каждого, попытать удачу.

Я выдохся и умолк. Тропинин тоже постарался успокоиться. Немного помолчав, он спросил:

— И что же ты собираешься делать с таким огромным клочком? Нацепишь красные штаны? И те, у кого воздуха нет, сюда насыпятся? А потом, что? Они будут на четвереньках ползать, а ты на них плевать? Удовольствие получать?

— Ха, вроде того, — сравнение показалось мне уместным. — Про нехватку воздуха прямо в десятку! И на счёт «плевать» верно подмечено. В том, смысле, что я не собираюсь кактусы из них делать. Вся фишка как раз в том и состоит, что я не собираюсь ничего делать. Я хочу просто сохранить свободу.

— А-а, — махнул рукой Лёшка. — Вон оно что! Свобода. Мне следовало догадаться об этом раньше. Нахлебались мы уже этой либеральной чуши.

— Кто «мы»? Лично я только вошёл во вкус.

— Ну да, тебя же раньше сюда выкинуло. Не застал ты лихие времена. Эта твоя демократия разрушила всё! У власти собрался сброд, предатели, жулики. Растащили, распродали…

— Не знаю, что у вас там без меня растащили, — пожал я плечами. — Но я говорю не о демократии, а о свободе. Это фронтир, парень! Здесь нет ни демократии, ни монархии, ни диктатуры. Здесь царит свобода, волюшка вольная. Пусть и без страхового полиса.

Тропинин поморщился и махнул рукой.

— Что ты имеешь против? Хочешь стать рабом, вон отправляйся в Россию, запишись в крепостные. Могу даже посоветовать неплохого хозяина. Мужиков порет в меру, девок крестьянских особо не портит, на жизнь детишкам оставляет. В конце концов, свобода такая хитрая штука, которая позволяет от неё отказаться.

— Рабство — это совсем другое.

— То же самое! Принадлежит ли человек частному лицу или империи не велика разница.

Тропинин опять начинал закипать. Он закусил губу и кажется едва сдерживал себя. Похожеже, пора было сворачивать дебаты.

— Возвращаясь к твоему вопросу, скажу, что нет у меня стратегии. На империю мне, как ты уже понял, глубоко наплевать. А здесь на фронтире царит та самая свобода. Без насаждения кем-то, сама по себе. Пусть дикая. Пусть она, говоря языком механики, находится в состоянии неустойчивого равновесия, плевать! Я намерен балансировать как можно дольше, а потому стану бить по носу всякого имперца, который притащится сюда со своими подпорками-колодками в надежде из зыбкого равновесия соорудить устойчивое неравенство.

— Я так понимаю, что бить ты собираешься по моему носу? — подытожил Тропинин ледяным тоном. — Во имя, надо полагать, свободы?

Я не ответил.

— Знаешь что? — сказал он. — Шёл бы ты со своими утопиями подальше. Я хотя бы знаю что хочу. А не вот это вот…

— Правда?

— Да. Я хочу принести пользу своему народу, своей стране. А как она распорядится приобретением — пусть заботит других, пусть лежит на их совести. А моя совесть останется чистой. И тут размышлять много не надо: делай что можешь, остальное приложится. А если дело не выгорит, то хоть попытаюсь.

Атмосфера достигла до той степени, когда кажется, что от печки несёт морозом. Но я отступать не собирался.

— Ну и чёрт с тобой! Пытайся. Хочешь расшибить дурной лоб, мешать не буду. А я пойду, как ты выразился, со своими утопиями подальше.

Выражение отнюдь не было фигуральным. Я встал, прошёлся к выходу и, открыв дверь, крикнул:

— Комков, командуй погрузку!

Тропинин не остался в долгу и, отправляясь восвояси, то есть к своей артели, наградил меня на прощанье эпитетом, происходящим от слова либерал, но имеющим явно негативную окраску. Такого словечка в мое время в ходу не было. Видно и правда начудили там без меня. В ответ я лишь пожал плечами. К политическим партиям я не принадлежал, и значит обижаться мне было не на что. А вскоре суета, что поднялась вокруг, захватила меня полностью.

Небольшое поселение всколыхнулось гораздо раньше, чем Комков отрепетовал приказ. Вместо чёткой мобилизации получилось спонтанное народное движение. Матросы выбирались из своих углов, иногда нетрезвые или больные, сами находили капитанов и вместе с ними отправлялись на корабли налаживать такелаж. Промышленники, не дожидаясь распоряжений передовщиков, разбирались по партиям, укладывали вещи, стаскивали их в кучи перед казармами. Коряки и прочие приставшие к нам туземцы складывали каркасы жилищ, сворачивали шкуры, призывали собак.