— Это в самый раз. Я могу исполнить твое желание... Но ты должен будешь в ответ исполнить мое.

— Чего же ты хочешь? — подозрительно спросил Дан.

Гнев отступил; хотя бы во сне он хотел поверить в чудо. Хоть на секунду. Хотя бы до пробуждения.

Собеседник же, кажется, чуть усмехнулся, прежде чем ответить одним-единственным словом:

— Жить.

Проснувшись утром, Даниил какое-то время лежал без движения, приходя в себя. Вскочить сходу, за пять минут одеться и побежать по делам — это было не про него, такого с ним никогда не бывало. Именно поэтому на его телефоне было установлено аж четыре будильника на разное время.

Первый — чтобы проснуться. Второй — чтобы проснуться до конца. Третий — чтобы встать. Четвертый — чтобы пойти хоть позавтракать перед выходом.

Странный сон запомнился во всех подробностях, что было весьма необычно. Дан мог поклясться, что способен дословно повторить каждое слово. И опознать именно этот туман, с легкостью отличив его от тумана похожих оттенков.

Впрочем, сны всегда мало его интересовали, и в исполнение своего желания он не верил. Базовый курс психологии, которую у них читали скорее формально, позволял понимать, что сны — не более чем проявление бессознательного.

Они не влияют на реальность.

Хотя воскресный день был выходным, Даниил всегда ненавидел сидеть в четырех стенах. В таких обстоятельствах мрачные мысли навевались сами собой, и сопротивляться им было крайне сложно. Благо, чем заняться, было всегда.

Даже несмотря на то, что традиционных главных развлечений массового студенчества — литрбола и охоты за юбками — он был глубоко чужд.

Первую половину выходного дня Дан, как правило, уделял подработке. Провинциал из небогатой семьи, он жил весьма стесненно, и каждая лишняя тысяча играла серьезную роль. Вечером, по его плану, можно было и о себе подумать...

Но только в этот раз планам не суждено было сбыться.

В первый момент он даже не понял, что произошло. Едва выйдя на улицу, он ощутил, как голова раскололась от боли. Цветные пятна перед глазами ослепили его, и он почувствовал, что падает.

— Не смей подходить к моей бабе, понял, сопляк?!

Когда в глазах немного прояснилось, Даниил увидел трех обступивших его ребят. Одним был вчерашний знакомец Сеня, двух других, напоминавших хрестоматийных Толстого и Тонкого, он видел впервые в жизни.

— Тебе... не надо...

Дан пытался сказать «Тебе не надо ревновать ко мне, ты же видишь, что между мной и Лерой ничего нет». Но дыхалки не хватило.

— Ты угрожать мне вздумал, тварь?!

Сеня поднял его за грудки, саданув спиной об стену. Толстый и Тонкий присоединяться к веселью не торопились и, кажется, стояли рядом для моральной поддержки.

— Нет... — выдохнул Дан, — Дай мне сказать... Мы с ней... Просто друзья...

— Хватит отпираться, слабак, — презрительно бросил Сеня, занося кулак для удара.

Даниил понял, что словами он не спасется, хотя бы уже потому что его слов никто не желает слушать. Нечего было и думать одержать верх в этой драке.

Справиться со здоровенным амбалом он бы не смог, даже если бы двое других продолжали сохранять нейтралитет и не решили поддержать вожака.

Стараясь не привлекать внимания к своему движению, Дан достал из кармана обыкновенную авторучку в металлической оболочке. Действуя на опережение, он нанес один быстрый удар, целясь в подмышку.

Нападавший вскрикнул, — скорее от удивления, чем от боли, — и на секунду разжал захват. Быстро, отчаянно студент бросился бежать...

И когда ему в спину прилетел мощный удар кулаком, почти что ощутил, как останавливается его сердце.

— Впредь будет знать, — бесхитростно заметил Толстый, явно не успев еще понять, чему только что стал соучастником. А Даниил пояснить ему это, разумеется, уже не мог.

— Дебил ты был, Эдик, дебилом и останешься! — отчаянно взвыл Тонкий, хватаясь за голову.

— Хочешь, чтобы нам мокруху пришили?!

— Так а чё он? — как-то не вполне уверенно возразил Сеня.

И много чего еще они говорили, чего Дан уже не слышал. Сознание уносилось куда-то далеко, — за ту загадочную дверь, что была призывно распахнута для него с самого рождения.

Последняя четкая мысль была о том, что вот сейчас и пересыпалась последняя песчинка в часах, что отсчитывали отмеренное ему время.

Почему-то в этот раз туман казался еще более густым. Где-то на грани восприятия сквозь насыщенно-синюю, с фиолетовым отливом гамму виднелись неуловимые отблески багряного.