Между тем, в ответ на возглас девушки поднялся шум, наглядно показавший, что она не была единственным человеком в помещении. Понимая, что скрываться нет никакого смысла, Дан приподнял голову, чтобы удобнее было оглядеться.

Он лежал на чем-то вроде матраса круглой формы, обитого мягкой, шелковистой темно-синей тканью. Насколько мог судить юноша, это все-таки не был шелк, а было что-то совершенно незнакомое. Впрочем, не сказать чтобы он обладал такими уж глубокими знаниями в области текстильной промышленности, чтобы опознать хотя бы редкие ткани родного мира, не говоря уж об иномирских.

Матрас был расстелен прямо на полу, а вокруг возвышались шесть деревянных столбиков, и вот как раз породу дерева Дан опознал легко: бамбук мало с чем можно спутать. Эти столбики служили опорой для навеса, с которого свисали плотные черные с золотым узором занавески; видимо, эта конструкция служила аналогом балдахина для отдыхающего. А может, это и был балдахин.

Сейчас занавески были отдернуты, и Дан мог видеть часть просторной комнаты, украшенной панелями из резного дерева. К сожалению, детально рассмотреть узоры или внимательнее изучить обстановку не удавалось из-за загораживавших обзор людей.

Всего их было четверо. Три девушки-азиатки в одинаковых розовых платьях с зелеными поясами выстроились в рядочек в трех шагах от Даниила. Все три, как на подбор, невысокие, молодые — лет шестнадцати-семнадцати на вид — и очень, очень миловидные, с лучистыми карими глазами и даже на вид мягкими темными волосами, уложенными в сложные прически.

Азиатом был и мужчина, державший его за руку, но этот отличался разительно. Крупный, плотного телосложения; на вид ему было лет пятьдесят. Сосредоточенное лицо слегка хмурилось; кажется, шум и суета его совсем не радовали. Одет он был в просторный восточный халат бледно-фиолетового цвета, а голову украшала странная четырехугольная шапочка с какими-то висюльками по углам.

Пятый зритель несколько терялся на фоне остальных и воспринимался как-то фоново. Невысокий, худощавый, в свободном синем одеянии, на вид ему было лет двадцать с небольшим, но черты лица совершенно не запоминались: кажется, именно такие люди породили стереотип о неразличимости китайцев для европейца. Обращали на себя внимание лишь две черты. Во-первых, он был совершенно лыс: не было даже бровей. И во-вторых, он единственный в комнате был вооружен: изогнутый меч он, на корейский манер, носил в руке за ножны, не пытаясь повесить за пояс.

— Что... произошло? — спросил Дан, решив, что раз он «очнулся», а не «проснулся», значит, он не просто лег спать, а неожиданно потерял сознание, и следовательно, его недоумение не будет выглядет подозрительно.

Лысый выступил вперед и низко поклонился:

— Молодой господин, вас нашли в вашем ритуальном зале. У вас в руках был сгоревший свиток с символикой Королевского Архива. Я взял на себя смелость запретить информировать королевский двор об этом происшествии до ваших распоряжений. Без сознания вы пробыли больше полутора суток. Что касается вашего здоровья... пусть лучше расскажет почтеннейший Хо.

Мужчина в фиолетовом кланяться не стал: он продолжал щупать руку Дана. Юноше отчаянно хотелось вырвать ее, но он прекрасно знал, насколько бесят пациенты, мешающие врачам проводить обследование, и потому терпел.

— Телесно вы полностью здоровы, — сообщил предполагаемый врач, — Ожоги на ваших руках зажили в первые часы. Однако ваше энергетическое ядро практически опустошено. Что-то высосало из вас всю накопленную вами энергию.

— Чем мне это грозит? — машинально спросил юноша.

И судя по взгляду врача, этот вопрос все-таки показался странным.

— До тех пор, пока вы не наполните свое ядро, вам будет тяжело практиковать заклинания, — напомнил он, — Кроме того, возможны вялость, приступы апатии, головокружение и спутанность сознания.

Даниил никакой апатии не чувствовал; напротив, такой жажды активности, как сейчас, он не испытывал, пожалуй, никогда в жизни. Но вот спутанность сознания — удобная штука: на нее можно многое списать, особенно когда не узнаешь окружающих людей, не помнишь собственного имени и не ориентируешься в своем доме.

— Я... мне трудно вспомнить, — признался он, — Мысли в голове путаются. Я не уверен до конца в своих воспоминаниях и не помню, что было в свитке, чем я занимался перед тем, как потерять сознание, и куда делась моя энергия.

Хотя он подозревал, что энергия либо ушла на обмен телами, либо законный хозяин тела прихватил ее с собой.

Так странно было думать об этом. Он в другом мире. В чужом теле. Эта мысль постепенно занимала свое место в голове юноши. А по ассоциации он подумал кое-о чем еще.