Они, конечно, не смотрят на него с любопытством, не перешептываются и не боятся его, как дети из школы, но все равно они ему не нравятся.

«Нужно взять себя в руки, Рик!» – просит себя он. – «На тебя, наверняка, все смотрят. Никто не должен видеть твоих слез».

«Ты должен быть сильным».

Рик всхлипывает, проглатывает ком и приоткрывает веки. Старается не поднимать взгляд, иначе кто-нибудь заметит, что у него слезятся глаза. Берет в руки фигурку лисы. Дает себе последнюю попытку на исправления.

– Давай я помогу тебе, – предлагает помощь Ян, одноместный столик которого находится рядом. – А то твой лис очень смешной. Совсем не похож на сородичей.

Рик неожиданно вспоминает слова отца, что он не похож на остальных детей, и личный внутренний «вулкан» резко пробуждается. Он сжимает фигурку в кулаке, бьет им по стене, размазывает оранжевый пластилин по черным камням.

– Если мой лис не похож на сородичей, это не значит, что его обязательно нужно исправлять. Он необычный и уникальный. Он заслуживает любви и уважения в лисьем обществе, просто потому что он очень добрый. Никто не должен страдать от того, что он не похож на подобных ему, – кричит Рик на Яна, разрывает глотку. Привлекает к себе очень много внимания. Его выходка не пройдет мимо Исы.

– Рик Уокер, я прошу тебя успокоиться и пройти в кабинет Марии Уолтер. Мне кажется, тебе необходим психотерапевт, – требует Иса и смотрит на него тяжелым взглядом. – А после ты вернешься и вымоешь стену. Ты понял меня?

Рик сжимает челюсть. Бьет по столу ладонями, резко отодвигается на стуле и встает из-за стола. Выходит из комнаты отдыха, хлопает дверью. Поднимается на четвертый этаж, говорит Псу, что Иса направила ее к психотерапевту. Тот его провожает. Рик стучится ради приличия в кабинет, но заходит без приглашения. Молча проходит к стулу, садится, скрещивает руки на груди. Прожигает недовольным взглядом Марию Уолтер. Не сразу замечает девочку лет девяти со смешным «одуванчиком» на голове. Он глядит на нее из любопытства, но быстро отворачивается.

– Симона, выйди немедленно. Мне с Риком Уокером необходимо серьезно поговорить.

Симона послушно выходит, и Мария Уолтер начинает нравоучительный монолог. Она что-то говорит про послушание детей, про наказание, про взаимопонимание, про дружбу и любовь, но Рик особо не вслушивается.

– Рик, я хочу, чтобы ты доверял мне, – говорит в заключение Мария Уолтер.

Тот поднимает на нее глаза.

– Я пытаюсь доверять, но мои родители слишком далеко, и… – Рик специально не договаривает, нарочно строит расстроенное выражение лица, специально опускает взгляд на ладони. Обычно, так делают, когда чувствуют печаль и неуверенность в себе.

Он никогда не станет доверять таким людям, как Мария Уолтер. Сказать правду он не может, но и ляпнуть, что полностью доверяет ей – глупо. Она бы заподозрила что-то неладное. Поэтому Рик выбрал «золотую середину».

– Я понимаю твою печаль, Рик.

«Ага, конечно» – хочет фыркнуть Рик, но держит себя в руках.

Мария Уолтер просит его принять белую капсулу. Рик просто выпивает стакан воды, а капсулу незаметно прячет в карман.

– Ты можешь идти.

«Ну наконец-то!».

Рик выходит из кабинета психотерапевта, вновь встречается с незнакомой девчонкой. Кто она такая? И почему сидела у Марии Уолтер? Рик не долго ее изучает, Пес собирается проводить его до класса отдыха.

Время для совместного препровождения на третьем этаже закончилось. Все постояльцы находятся в комнатах. Сейчас по расписанию свободное личное время, но Рик наказан Исой.

Пластилин от камня не так просто сходит. Рик тщательно трет губкой, старается не смотреть на Яна.

– Зачем ты помогаешь мне? – недоумевает Рик. – Я ведь накричал на тебя.

– Друзьям ведь нужно помогать.

Рик закусывает губы, вздыхает.

– Я тебе никакой не друг. Не выдумывай.

Ян был таким надоедливым. Всегда навязывался в друзья к Рику, но тот старался с ним не контактировать и меньше пересекаться.

Рику никто не нужен.

У Рика, к слову, никогда ничего не получалось сделать собственными руками. Но он хотел найти себе хоть одно бы хобби, поэтому брался за многое: за рисование, за лепку, за чертежи, за стихоплетство, за писательство и даже вышивание крестиком, но ни одно занятие никак не шло ему.