Сократ, как известно, сформулировал смысл этих идей следующим образом: никто не поступает неправильно по своей воле [194] .

Мы пока говорили о решениях, касающихся только тех действий, которые затрагивают лично вас, то есть о вещах, внешне кажущихся привлекательными, но способными навредить вам в долгосрочной перспективе или даже, если бы вы понимали их еще полнее и еще лучше, прямо сейчас. В таких раскладах прекрасно видно, что любой человек стремится обеспечить благо для себя – в том ключе, в каком он его понимает. Но, однако, как толковать случаи, когда добродетельный, «правильный» поступок подразумевает заботу не о себе, а о других? Может показаться безумием делать что-либо вредное для себя, но предпочесть то, что лучше для вас, чему-то хорошему для ваших ближних, кажется уже не таким безумным (хотя и эгоистичным) поступком. Тем не менее Сократ уравнивает подобные случаи [195] . Если вы поступаете неправильно и это ранит кого-то другого, то это плохо не только для пострадавшего, но и для вас. А в самом широком смысле никто по доброй воле не совершает зла даже в такой ситуации, то есть задевая ближних. Самые отъявленные злодеи неизменно убеждают себя в том, что все творимое ими в целом правильно. К сожалению, они находятся во власти недопонимания.

Эту идею легче представить в сократическом разрезе, если смоделировать ситуации, в которых ее несомненность станет очевидной. Теоретически вы, конечно, можете вершить ужасные вещи в отношении других людей, потакая при этом собственным интересам, например отбирая и присваивая принадлежавшие им деньги. Но вы не поступаете так не только потому, что боитесь наказания. Вам просто не хочется быть таким человеком; подобные поступки не дадут вам ощущения, что вы в самом деле стали лучше. Крайний пример на этот счет окончательно расставит все по своим местам. Представьте себя путешественником во времени, отправившимся в эпоху, где рабство было обычным явлением. У вас есть шанс обзавестись рабами, но вы отказываетесь: это не привлекает. Принимающие вас рабовладельцы решат, что вы либо глупы, либо совершаете великую жертву, потому что упускаете шанс устроить жизнь лучше. «Какая сила воли!» – подумают они. Но вы смотрите на ситуацию иначе. Для вас дело не в силе воли и не в самопожертвовании: у вас просто другое понимание того, что значит «стать лучше». (Когда-нибудь в будущем люди будут рассказывать похожие истории о том, как они мысленно переносятся в наше время и испытывают аналогичное отвращение к нашим представлениям о хорошей жизни.)

А теперь переверните этот пример, сделайте его не таким исключительным, и вы получите общую сократическую интерпретацию моральной ошибки. Когда вам не удается поступить правильно, даже ради других, речь идет не о силе воли. Так происходит из-за того, что вы либо не видите ситуацию «в целом», либо не видите ее влияния на других людей в частности, либо же просто не осознаете, что другие люди столь же важны, как и вы сами. За всем этим стоит недостаток знания.

Знания и эмоции. Утверждение о том, что добродетель есть знание, не понравится многим, поскольку из него следует, что все мотивы человеческого поведения сугубо рациональны. Иногда такую позицию называют «интеллектуализмом». Но стоит ли противопоставлять эмоции знаниям и не кажутся ли они порой столь же важными или более важными, чем знания? [196] В поздних диалогах Платона эмоциям уделяется больше внимания, и некоторые читатели считают это шагом вперед [197] . Но эмоции, однако, можно рассматривать и как реакции на знания или убеждения.

Хороший пример – страх. Время от времени Сократ заявляет, что мужество есть своего рода знание, а трусость – одна из форм невежества. Поначалу это звучит странно, поскольку и мужество, и трусость связаны со страхом, а последний представляется нам чувством или эмоцией, а не знанием. Однако, когда люди боятся того, чего им и следует бояться, мы не называем их трусами. Трусость они проявляют в те моменты, когда опасаются того, чего опасаться не стоит. Взирая на трусость со стороны, мы довольно часто убеждаемся, что бояться, в сущности, и нечего. Но человек, объятый страхом, этого не видит. Иначе говоря, сам трус и сторонний очевидец его трусости испытывают разные чувства. В свою очередь, эта разница в чувствах проистекает из различий в том, как они понимают ситуацию или насколько глубоко их понимание. Вот как выразил эту идею Сократ в беседе с Протагором:

Таким образом, Сократ превращает все очевидные проблемы этики – как жить и поступать – в проблемы знания и интеллекта. Или, возможно, он преобразует их в одну и единственную проблему знания, поскольку ему, похоже, близка идея «единства добродетелей», согласно которой, если вы обладаете одной из добродетелей в полном объеме, то, значит, обладаете ими всеми. Все они сводятся к одному и тому же глубокому пониманию того, что хорошо, а что плохо – просто предстают при этом в разных формах [198] .

Если перейти к практике, то хорошим сократическим упражнением будет попытка интерпретировать каждый неправильный или недобродетельный поступок человека как результат недостатка знания или понимания. Понятно, что некоторые случаи рассматривать в такой перспективе сложно – такое бывает, когда, например, мы имеем дело с физическими зависимостями или неосознаваемыми действиями. Вместе с тем на большинство неправильных решений все-таки можно взглянуть глазами Сократа. Иногда полезно задаться вопросом, совершил бы тот или иной поступок человек по-настоящему всеведущий, то есть обладающий идеальным предвидением будущих последствий, а также знанием других людей, их жизненного опыта и тому подобного. Если же речь идет об эмоциональном решении, то можно поразмышлять над тем, остались бы эти эмоции прежними, если бы их провоцировали другие познания и иное понимание предмета. Как мы увидим в следующей главе, стоики проработали эту тему более детально.