Шрифт:
Добродетель и счастье. Конечная цель сократической философии – эвдемония. Я буду переводить это слово как счастье, что является его самым распространенным переводом [186] . Некоторые считают, что более удачным переводом было бы «благополучие» или «хорошая жизнь». Проблема возникает из-за того, что в английском языке счастье воспринимается как состояние субъективное: быть счастливым – значит хорошо себя чувствовать. Но у эвдемонии есть объективный аспект. Она подразумевает суждение со стороны о том, что у кого-то все хорошо. Она означает хорошую жизнь, а не просто хорошее настроение; хорошая жизнь – это та, правильной реакцией на которую будет ощущение счастья. Люди, как известно, могут получать удовольствие и отвратительными способами – таких нельзя называть счастливыми в древнегреческом смысле, даже если они, по мнению кого-то, хорошо проводят время. Противоположность счастливого человека с этой точки зрения – не мрачный или депрессивный, а убогий или жалкий.
186
Властос приводит убедительные доводы в пользу того, что наилучшим переводом этого греческого термина выступает именно «счастье». См.: Vlastos, Socrates, Ironist and Moral Philosopher, p. 200–203.
В наши дни такой взгляд на счастье иногда требует корректировки (и она полезна), но для Античности он вполне обычен. Сократ видит в достижении счастья в упомянутом смысле главную цель человеческой жизни. Все хотят жить хорошо; если философия приводит к такому результату, то в ее защиту больше не нужно ничего говорить. Героиня платоновского диалога сформулировала эту идею так:
Пир, 205a
– Спрашивать, почему хочет быть счастливым тот, кто хочет им быть, незачем. Твоим ответом вопрос, по-видимому, исчерпан.
Сократ в некоторой степени приравнивает счастье к благу или к добродетели (в какой именно степени – мы скоро обсудим).
Критон, 48b
СОКРАТ. Считаем мы еще или не считаем, что всего больше нужно ценить не самое жизнь, но жизнь хорошую?
КРИТОН. Конечно, считаем.
СОКРАТ. А что хорошее, прекрасное, справедливое – все это одно и то же, считаем мы или нет?
КРИТОН. Считаем.
Евтидем, 282а
СОКРАТ. Поскольку мы все стремимся к счастью и, как оказалось, мы счастливы тогда, когда пользуемся вещами, причем пользуемся правильно, а правильность эту и благополучие дает нам знание, должно, по-видимому, всякому человеку изо всех сил стремиться стать как можно более мудрым. Не так ли?
КЛИНИЙ. Так.
Горгий, 470e
СОКРАТ. Людей достойных и честных – и мужчин, и женщин – я зову счастливыми, несправедливых и дурных – несчастными.
Не вызывает сомнений, что Сократ тесно связывал счастье с добродетелью, однако ученые спорят о конкретной природе этой взаимосвязи в его мировоззрении. Если следовать самой буквальной трактовке его слов, то добродетель выступает единственным истинным благом. Она необходима для счастья и достаточна для него. Иногда эту идею называют «тезисом об идентичности», поскольку в ней утверждается, что добродетель и счастье – одно и то же [187] . С этой точки зрения нам не следует относиться к деньгам или даже к здоровью как к истинным благам, поскольку они лишь средство для достижения других целей. Подумайте о политическом деятеле или, скажем, о судье, которых хвалят за умение убеждать. Но действительно ли убедительность является добродетелью? Ведь все зависит от того, для чего она используется, не так ли? Сила убеждения может сделать хорошего лидера более эффективным; однако в руках порочного человека она лишь усугубляет зло и делает обладающего ею еще более зловещим. В подобном свете Сократ рассматривает большую часть вещей, которые обыденно считаются благом: среди них деньги, власть и даже здоровье. Они хороши, когда вы используете их мудро, и плохи, когда вы распоряжаетесь ими плохо. По-настоящему важное значение имеет лишь мудрость, или добродетель (позже мы увидим, что Сократ не делает между ними разницы). Это единственные блага, которые остаются таковыми в любой ситуации, единственные надежные источники хорошей жизни, или счастья. В известном отрывке из «Евтидема» Сократ делится следующим рассуждением.
187
Vlastos, Socrates, Ironist and Moral Philosopher, p. 214.
Евтидем, 281d–e
– В целом же, Клиний, – сказал я, – как представляется, все то, что мы раньше назвали благами, не потому носит это имя, что по самой своей природе является таковым, но вот почему: если этими вещами руководит невежество, то они – большее зло, чем вещи противоположные, причем настолько большее, насколько сильнее они подчиняются руководящему началу, выступающему как зло; если же их направляют разумение и мудрость, то они скорее будут добром; само же по себе ни то ни другое ничего не стоит.
– Похоже, – заметил он, – что дело обстоит именно так, как ты говоришь.
– Какой же вывод сделаем мы из сказанного? Не тот ли, что из всех остальных вещей ничто не есть ни добро, ни зло, а вот из этих двух – мудрости и невежества – первая есть благо, второе же – зло?
Он согласился.
Некоторые читатели не уверены в том, что Сократ отождествляет добродетель и счастье целиком и полностью. Они ссылаются на другие отрывки, где он называет благом не только добродетель или же выдвигает предположения о том, что даже добродетельная жизнь при определенных условиях не стоит того, чтобы жить [188] . Намечающееся здесь противоречие довольно тонко и, вероятно, неизбежно, поскольку трудно согласовать между собой все высказывания Сократа на эту тему, приводимые в разных диалогах. Особенно часто исследователями дебатируется вопрос о том, считает ли Сократ добродетель достаточным условием для благой жизни, или для нее нужно что-то еще. Доводы на эту тему невозможно изложить в кратком виде. Тем не менее позвольте мне представить главную альтернативу «тезису об идентичности», предложенную после долгого обсуждения Грегори Властосом:
188
См., например: Апология, 30a–b и Критон, 47e; кроме того, см.: Brickhouse and Smith, Socrates on Goods, Virtue, and Happiness, р. 204–215.
Утвердив добродетель в качестве высшего блага, одновременно необходимого и достаточного для счастья, давайте позволим счастью иметь множество меньших составляющих вдобавок к добродетели. В эту категорию входит все, что Сократ причислял к неморальным благам: здоровье, богатство и так далее. В отрыве от добродетели каждое из них оказалось бы бесполезным. Но в сочетании с добродетелью (то есть при добродетельном использовании) они в некоторой степени увеличивали бы счастье [189] .
189
Vlastos, Socrates, Ironist and Moral Philosopher, p. 216.
Разница между этим и «тезисом об идентичности», возможно, интересна, но с практической точки зрения весьма скромна. Все согласны с тем, что в сократической философии счастье отождествляется с добродетелью – и, следовательно, с мудростью, и, следовательно, со знанием – либо целиком, либо почти целиком. При этом, однако, сохраняются разногласия по поводу того, чем именно была добродетель в глазах Сократа – средством достижения счастья или важнейшей составляющей счастья. Эту дискуссию я тоже продолжать здесь не буду, ограничившись сноской, адресованной заинтересованному читателю [190] .
190
Мнение о том, что добродетель с сократической точки зрения инструментальна по отношению к счастью, оспаривают Ирвин и Властос. См.: Irwin, Plato's Moral Theory; Vlastos, Socrates, Ironist and Moral Philosopher, p. 7–10.