Шрифт:
Еще бы знать, что за Пасту кто такой? Напрягаю все извилины, которые сохранились после тихой истерики, множества попыток собрать вещи и беготне по дому в поисках поддержки от невидимок, и вспоминаю того дядечку-жениха, который на шпагат сел перед своей будущей женой.
Макар опять хочет покрасоваться семьей, показать супругу и ребенка и утвердить статус женатого мужика перед деловым партнером. Есть ли у меня возможность взбрыкнуть, отказаться и пусть он сам катится на этот ужин, на котором я совсем не хочу быть? Не желаю я играть счастливую курицу рядом с мерзавцем, но и идти против него — совсем не вариант.
Бабушка не раз говорила, что надо быть хитренкой, но хитрость не про меня. Я прямая, открытая и глупая. Да боже мой, мной и на работе коллеги пользовались.
Кто задерживался и никогда не мог отказаться от сверхурочных задач? Я!
Естественно, Макар посмотрел на тихую идиотку, которая вечно торчала на работе чуть ли не до ночи, и смекнул, что вот на этой овце и можно жениться. Идеальная кандидатка для его супруги, которая готова рожать, варить борщи и любить его такого невероятного.
— Золушка! — рявкаю я и в ярости кидаю чашку в стену.
Звон, осколки и легче не становится. Ни на капельку. Мне же теперь и осколки эти убирать, и лужи чая вытирать. Телефон у раковины требовательно вибрирует, и я сжимаю кулаки. Я не готова слышать голос Макара, но это бабуля, которая без приветствий охает:
— Что у вас с Жанной произошло? Она рыдает навзрыд! Она сказала, что ты ее ыгнала, Уля. И ударила.
У меня челюсть ползет вниз от услышанного.
— Ба.
— Я видела ее синяк.
— Какой синяк.
— На лице... Уля, вы же сестры. Так нельзя.
— Ба, она врет Не била я ее.
Молчание, и я понимаю, что мне не верят Жанна - хорошая актриса. Теперь я
думаю, что никакого злого байкера и не было.
— Уля, и знаешь, попрекать деньгами родную сестру.
— Ба! Да врет она! — повышаю я голос. — Да она. . —я замолкаю на полуслове.
Нет смысла сейчас оправдываться тем, что я застукала ее и Макара на кухне.
Сейчас Жанна прикидывается жертвой, и, учитывая, как она меня обманула своими слезами, то и наша бабушка тоже ей поверит. И действительно ли она могла поставить себе синяк, чтобы меня демонизировать? Могла.
— Уля, так нельзя, — с тихим осуждением шепчет бабуля. — Ей сейчас тяжело. Да, она не всегда права, но ты должна быть мудрее. У тебя есть семья, муж и сын, а у нее никого.
Вот она и решила меня всего и лишить. Мужа, сына и бабули. Думается мне, она прекрасно поняла, что Макар не станет со мной вальсировать при разводе и не отпустит с Темой, если я решу уйти, и не просто так она облила меня помоями при уходе. Хлестнула по гордости в стремлении спровоцировать на побег в диких и неконтролируемых эмоциях. Вот гнида. Сама пугаюсь своей злобе и медленно выдыхаю.
— Уля.
— Что?
— Она же к тебе за помощью пришла, — причитает бабуля, и закрываю глаза. — Я же всегда вас учила, что нужно обиды прощать. Да, она, может быть, обижала тебя в детстве, но она же ребенком была. И ей было сложнее __ Она же была старше и…
— Всхлипывает, — и для нее уход мамы был большим ударом. Теперь и ты отказываешься от нее, а ей очень нужна семья Я уже старенькая, Уля, понимаешь.
— Если я и поставила ей синяк, то было за что, — едва слышно отзываюсь я. — Ты у нее лучше спроси, почему я так поступила.
— Она сказала, что ты в последнее время сама не своя. Скандалишь, на мужа набрасываешься.
— Вот как, — невесело хмыкаю я
— И к Темочке отказываешься подходить.
Я не могу сдержать короткий смешок. Видимо, в жалобах Жанны я скинула на нее сына, дом и бегаю тут в послеродовой депрессии неадекватная и дикая истеричка.
— Уля, и кидаться подобными обвинениями.
— Какими? — сажусь за стол и подпиваю лоб кулаком.
— Даже говорить о таком грешно.
— Ну ты намекни.
— Ты ведь сама знаешь.
— Неа.
— То, что она виды имеет на Макара. Тебе не стыдно?
Я рот открываю. Вот и мне прилетело тебе не стыдно?, и я не знаю, как реагировать. Плакать или смеяться? И вот сейчас я реально готова орать в трубку, но вместо этого едва слышно говорю:
— вот это да.
— И тебе не против своей сестры надо идти. Это Макар ее.
— Договаривай.
— Ловил по углам, — бабуля повышает голос. — Она же тебе пыталась сказать. Он ей угрожал, запугивал.