– Ясно, ясно, Чаров, – граф поспешил остановить разошедшегося Сергея.

– В пользу этой версии свидетельствует беспорядочно разбросанное по спальне белье Журавского, – настаивал на «спонтанной» версии случившейся близости судебный следователь.

– А Ржевуцкая, стало быть, уже преспокойно одевалась под бдительным оком ревнивца мужа и над неостывшим трупом любовника. Живописнейшая картина, – представил себе приведенную Чаровым сцену Шувалов.

– Так или инако, в день убийства Ржевуцкий пребывал в столице, и свое алиби ему придется доказать.

– А когда он побывал в Москве?

– Москву он посещал дважды. Первый раз довольно коротко с супругой, тогда наблюдение за ними установлено не было, а во второй, я об том уж докладывал вашему высокопревосходительству, отбыл в одиночестве с неделю назад. И до сих пор в Белокаменной обретается.

– А что Нечаев?

– Переехал по новому месту службы. Аттестации от прежнего начальства по Андреевскому городскому училищу имеет превосходные, однако образ мыслей его едва ли поменялся, – Чаров подумал о запрещенной литературе, кою видел у Нечаева Шнырь, но ограничился общими словами.

– Горбатого могила исправит. И откуда подобный люд берется? – искренне недоумевал граф. – Кстати, о Ржевуцком. Генерал Слезкин известил меня, что оный пан в своих московских связях с неблагонадежной публикой решительно не замечен. Все с издателями, литераторами да купцами и докторами знакомства водит, причем весьма респектабельными. Правда, издатель «Москвы» господин Аксаков получал предостережения от вашего дядюшки за резкие пассажи против правительства, однако верность его самодержавию и преданное служение России общеизвестны. Об образе мыслей редактора «Русских ведомостей» господина Скворцова мне ведомо куда менее, но газета его предупреждений вовсе не имеет.

– Смею предположить, коли поднадзорные поляки и злоумышляют, то жена играет не последнюю скрипку в их семейном дуэте.

– И ежели убийца Князя действительно Ржевуцкий, это объясняет, что даже в состоянии аффекта он не убил жену.

– Пожалел необходимого сообщника, ваше высокопревосходительство. Дело превыше всего! Хотя это не более чем домыслы.

– Домыслы – важный инструмент расследования, Чаров, – наставительно протянул Шувалов. – А по поводу вашей новой, психологической версии по установлению личности истинного убийцы Князя с вами затруднительно не согласиться, – шеф жандармов оценил ход мыслей судебного следователя.

– Благодарю, ваше высокопревосходительство, однако брошь так и не найдена, – неподдельная досада растеклась по его лицу.

– Питаю себя надеждой, что оная безделица непременно сыщется, коли вы запутанный клубок, именуемый «убийство Журавского», распутаете.

Пока поезд вился долгой змеей и медленно подползал к перрону, агенты московского губернского жандармского управления неторопливо фланировали по платформе в ожидании объекта наблюдения. Через пару часов начальник управления генерал-майор Слезкин прочитал следующее: «По выходе с вокзала в семь часов с половиною пополудни наблюдаемый, он же Профессор, нанял легкового извозчика (нумера экипажа приводятся) и отбыл на Софийскую набережную, где остановился в нумерах гостиницы Кокоревского подворья, уплатив за неделю вперед. Отужинав в ресторане гостиницы, Профессор подозвал посыльного и отдал ему два конверта, кои тот незамедлительно отвез по адресам, мною установленным. Дом княгини Трубецкой у Малого Каменного моста по Полянке, в коем располагается редакция газеты „Русские Ведомости“, и бывшая усадьба купца Долгова, ныне доктора Захарьина собственный дом по Первой Мещанской улице. Из ресторана, ни с кем не вступая в разговор, Профессор поднялся к себе в нумер на четвертом этаже и более не выходил. Агент Кактус заселился в нумер по соседству и продолжает наблюдение. Наблюдательный агент Шкварка».

Вид из окон на Кремль и Москву-реку приятно радовал глаз, и пану Станиславу не хотелось покидать свой уютный номер, но в дверь постучали. Мальчишка-посыльный принес ответ доктора Захарьина, в котором тот сообщал, что ознакомился с анамнезом, проведенным вчера его ассистентом 33 , и теперь лично нанесет визит в гостиницу завтра во втором часу пополудни и осмотрит господина Ржевуцкого.

«Что ж, коли так, сегодня еду к Скворцову, а вечером отобедаю с племянницей и ее супругом да передам гостинцы от Зоси», – запер дверь номера пан Станислав. В редакции «Русских ведомостей» ему были рады, с удовольствием взяли привезенную статью, а о переделках даже не заикались.

– В прошлый раз вы говорили, что пишете о состоянии печати при Наполеоне, я имею в виду нынешнего французского императора, – уже при расставании вспомнил главред.

– Ежели мои суждения придутся ко двору, статья вчерне завершена. Я перепишу ее набело и предоставлю ее в ваше распоряжение перед отъездом в Петербург, господин Скворцов, инако через неделю.

– Превосходно, господин Ржевуцкий. У нас образовался острейший голод на подобные темы. Образованная публика желает знать нынешнее состояние умов в Европе, однако тамошних корреспондентов у нас, к несчастью, недостает. Коли бы вы взяли на себя труд давать нам материал подобного рода, был бы весьма признателен. Насчет гонорара можно переговорить перед вашим отъездом.

– Отчего бы и нет, господин Скворцов, но вы должно быть запамятовали. Я проживаю в Варшавской губернии Царства Польского Российской империи, а вовсе не в Европе, – в запальчивости бросил поляк.

– Но хорошо знакомы с французской жизнью, – оценил прозрачный намек посетителя главный редактор, но не стал дискутировать, дабы не отягощать будущее сотрудничество. – Да, опасайтесь проговориться столпу здешнего славянофильства господину Аксакову, что с нами знаетесь, коли предполагаете что-то отнести в «Москву». У нас с ним не война, коя идет с «Московскими ведомостями» господина Каткова, но шаткий нейтралитет, пожалуй. По слухам, господин Аксаков на дружеской ноге с этим сумасбродом, миллионщиком Кокоревым, в чьей гостинице 34 вы поместились, и частенько заглядывает в местный ресторан, – бросил напоследок главред.