– И, поверьте, живейший! Имел удовольствие прочитать помещенное в последнем нумере «Вестника» письмо вашего корреспондента о Всемирной выставке в Париже. Изложено весьма дельно и основательно.

– Ах да, конечно. Мы внимательно следим за ходом выставки, – с энтузиазмом подхватился главред. – И будем непременно освещать эту тему далее. В ближайшем нумере вы увидите второе письмо из Парижа означенного корреспондента.

– Буду ждать с нетерпением. Не смею вас более задерживать, господин Стасюлевич, но у меня будет к вам просьба… – понимая, что хозяин кабинета не собирается приглашать его в комнаты, Поляков делано заменжевался.

– Говорите, я к вашим услугам, – издатель участливо склонил голову и, запустив пальцы в окладистую темно-русую бороду, приготовился слушать.

– Желал бы перемолвиться парой слов с присутствующим у вас господином Кларком. Мы давно знакомы, я заезжал к нему с час назад, и ихняя прислуга меня уведомила, что он отбыл к вам.

– О чем речь! Я сейчас же приглашу его сюда, и вы приватно побеседуете, – энергично поднялся из-за стола главред и вышел из кабинета.

В отсутствии хозяина Поляков огляделся. Кроме редакторского, за которым только что сидел Стасюлевич, в комнате стояли еще два стола, заваленных бумагами, поверх которых лежали распечатанные конверты. Вдоль стен возвышались, подпирая потолок, массивные книжные шкафы, за стеклами которых проглядывались издания Д. А. Ровинского 16 и связанные в пачки тома. Пепельницы на низких подоконниках, окна которых выходили в узкий затемненный двор, были полны окурков, да и в самом кабинете царил курительный дух. «Похоже, горничная не успевает их выбрасывать», – заметил концессионер и задвигал ноздрями, пытаясь угадать сорт табака.

«Александр Феликсович, голубчик, не сочтите за труд, я должен вас ангажировать на минуту», – послышалось в коридоре, и через считанные мгновения слегка озадаченный Кларк предстал перед Поляковым.

На следующее утро в фешенебельный апартамент гостиницы «Демут» постучали.

– Не скрою, ваше предложение меня заинтриговало, господин коллежский асессор, однако с брошью вынужден отказать. Оная безделица предназначена одной даме, и не в моих правилах изменять своим намерениям, – удобно развалясь в кресле с затейливым резным вензелем и мерно покачивая носком башмака, неожиданно уперся делец.

– Содействие в получении железнодорожных концессий вы ставите ниже какой-то там броши?! – горя негодованием, подался вперед уязвленный в самое сердце судебный следователь.

– Разумеется, нет. Но коли вы желаете непременно получить ее, стало быть, оная безделица всяко не какая-то там, а даже напротив, немалую ценность имеет, – с хитроватым прищуром глянул на него Поляков.

– От ломбардного приемщика мне известна ее стоимость, – презрительно скривил губы Чаров.

– Сдается, приобретенная мною вещь имеет иную ценность, к примеру, памятную, – Поляков многозначительно повел бровями.

«Ах ты, прохвост! Узрел выгравированную на броши дату, а может еще что пронюхал, и теперь подло торгуешься со мною!» – посетовал Сергей и, сделав отстраненно-печальное лицо, решил проверить свою догадку.

– На недавней парусной регате, кою устраивал столичный яхт-клуб, что на Крестовском острове, оная безделица была утеряна одной высокопоставленной особой. Пропавшая брошь, как вы справедливо и прозорливо заметили, весьма дорога ей, однако ж, в виду определенных и весьма приватных обстоятельств, она не желает огласки, – окинул собеседника льстивым взором он. – А посему заявлять в полицию или помещать объявление в газете о ее пропаже не стала, – шел ва-банк Чаров.

– Ни это ли обстоятельство побудило вас проверить ссудную казну, в надежде, что нашедший отнесет брошь туда?! – нервно теребя бородку, ехидно лыбился Поляков.

– И частные ломбарды тоже, – едва подавлял раздражение Чаров.

– Положим, я готов пойти вам навстречу и изменить своим намерениям, хотя повторяю – это не в моих правилах, – Поляков рассудил, что довольно набил себе цену и теперь самое время сдать назад. – Я уступлю вам безделицу за те же деньги, что уплатил в ломбарде, – глаза деловара излучали трогательное бескорыстие.

– Раз так, я ее у вас выкуплю, хотя по совести, она должна быть возвращена законной владе… – осекся на полуслове Чаров. Ему вовсе не улыбалось уступать свое место Полякову и позволить тому вручить брошь княжне. – Однако… – он стал лихорадочно прикидывать, сколько у него при себе наличных.

– Однако вы не готовы немедля уплатить, – на лице концессионера расплылась саркастическая ухмылка.

– А что мешает вам передать мне брошь в качестве залога наших будущих деловых отношений? – вспомнил совет шефа жандармов судебный следователь. – Слово дворянина, все, что я имел вам сказать, истинная правда.

– Охотно верю, господин Чаров, однако ж, согласитесь, я имею удовольствие впервые вас видеть. К тому же ваши заверения на предмет содействия высокопоставленных особ моим интересам пока что не более чем пустые фразы, неподкрепленные, пардоне муа, ничем. И наконец, как вы изволили недоговорить, – последнее слово он произнес с расстановкой. – Ежели судить по совести, я должен передать вещицу ее законной владелице, – с самодовольной миной расставил точки над i Поляков.

– Касаемо высокого содействия, я дал вам слово дворянина! – вспыхнул судебный следователь.