– Приїхали, шеф! *(Приехали, шеф!) - водитель затормозил и припарковался в переулке за зданием, а следом трое работников, вышедших из небольших дверей в тупике, открыли для нас дверцы буса.

– Зачем такая конспирация, капитан Яковецкий?
– Даниил подал мне руку, помогая выйти и забирая сумки с нашими вещами.

– Можете кликати мене просто Олег Дмитрович! *(Можете обращаться ко мне просто Олег Дмитриевич!) - капитан повернулся к своим людям и кивнул, а потом посмотрел на нас, - Там куча писак, доктор Вершигора. Вы же и сами знаете, что у нас в стране самое интересное событие либо драка в Верховной Раде, либо "зрада", либо на худой конец - чиновник весь в зелёнке и в мусорном баке. Так что новость о том, что в горах был найден ребенок, как и его фото, разлетелась по сети со скоростью молнии. Людям нужно о чем-то говорить. Им надоела политика, вот и ухватились за то, что мы доставили мальчика к себе в управление. Теперь штурмуют двери с требованием объяснить по какому праву ребенок оказался в наших стенах, а не в больнице на реабилитации остался.

Быстрым шагом мы преодолели расстояние от стоянки до входа, и войдя стали отряхиваться от воды, потому что пройдя каких-то несколько метров, промокли до нитки.

– Важкий рік буде... Високосный... *(Тяжёлый год будет... Высокосный...) - как-то странно пробормотал капитан, смотря сперва за окно, где продолжался ливень и грохотало уже так, что стекла дрожали, а потом перевел взгляд на нас.

– Згоден! Кажуть, буде повінь. *(Согласен! Говорят, будет наводнение.) - ответил мужчине Даниил и откинул мокрые пряди пепельных волос со лба.

Игорь во время проверки наших документов и регистрации, продолжал что-то стенографировать в сотовом, а потом резко поднял взгляд, как только заметил, что я смотрю на него в упор.

– Пришли результаты экспертизы всего хлама, который мы с тобой по клубам собрали, - хмуро ответил и продолжил, - Ничего. Пусто. Как и с членами этих контор. Мои парни и твой Саша допросили все сто человек, и каждый подтвердил алиби на момент убийства и Белецкого, и Острицы.

Я скривилась от досады, однако и так понимала это ещё после разговора с Ушастиком. Он был прав, мы бы не смогли найти ничего.

Справа послышался писк охранной системы и проходная наконец открылась. Игорь поджал губы, а потом нахмурился, смотря на Ушастика, который продолжал о чем-то говорить с капитаном. Вот кому-кому, а Даниилу эта поездка точно понравится. Это почти что его родные края, поэтому он и трещал с капитаном так, словно они кумовья.

– Подполковник дал добро на допрос мальчика и его привезли из реабилитационного центра прямо к нам. Мы ждали результатов от медиков и психологов, и они, наконец, тоже разрешили поговорить с ребенком нормально, - пробасил Яковецкий, как только мы начали подниматься по лестнице наверх, - Сегодня мы поговорим с ним, и попытаемся убедить сказать наконец-то правду. Мальчонка наотрез отказывается говорить даже с врачами. Грозит всем...
– мы встали у дверей, которые очевидно вели в допросную, - ...казнью, - закончил капитан и толкнул дверь в небольшое помещение, в полумраке которого были видны только записывающие приборы и аппаратура.

Однако справа находилось широкое окно в половину стены, за которым я и увидела ребенка впервые. Медленно подошла ближе, смотря на то, как мальчик сидел на полу, по-турецки поджав под себя ноги, и крутил в руке бумажным корабликом.

– Он уже штук двести таких сделал, и продолжает просить бумагу ещё, - произнес за моей спиной мужчина, а мы с Ушастиком переглянулись.

– Вы его даже не переодели? Он хоть ел что-то?
– я посмотрела на капитана, а потом резко повернулась к двери, в которую вошла женщина, накрашенная так, словно здесь не управление СБУ, а приемная офиса президента.

– Доброго дня! Я Світлана Денисова, психолог і головной спеціаліст управління соціального захисту. *(Добрый день! Я Светлана Денисова, психолог и главный специалист управления социальной защиты.)

– Вы работаете с мальчиком?
– тут же задал вопрос Игорь, на что женщина кивнула.

– Тогда почему он до сих пор в той же одежде, что и в день обнаружения?
– на этот раз уже я обратилась к женщине, на что она стала глупо смотреть в ответ, а потом мне за спину, вероятно на капитана.

– Понимаете... Этот ребенок особенный. Он болен, и скорее всего у него шизофренический бред. Мы пытались успокоить и даже вколоть снотворное. Мы еле накормили его хоть чем-то. О том чтобы просто помыть его...
– женщина устало выдохнула и продолжила, - он не управляем! Просто не управляем! Он избил нашего доктора и медсестру. Бросал в них приборами, едой и обливал водой. Мы же не можем применить к нему силу! Кто знает кто его родители...

– А если бы знали? Привязали бы?
– прозвучал настолько холодный бас Даниила за моей спиной, что я вздрогнула.

– Почему тогда он сейчас сидит спокойно, если вы утверждаете что он психически болен? Нет ни "топтушек", ни гиперактивности, ни апатического состояния. Это совершенно нормальный ребенок, который играет с бумагой и корабликами, которые делает из неё!
– парировал Даниил, хмуро осматривая женщину так, словно она его подчинённая.

И Ушастик, и я не переносили, когда люди, которые решили защищать других и сделали это своей профессией, брали и чхали на свои обязанности. Особенно когда это касалось детей!