— Вау!…хм, то есть так точно.

После я решаю наведаться в деревню. Местные во время перестрелки разбежались кто куда, но вдруг остался хоть кто-нибудь.

Мы с бойцами выходим на главную площадь. Здесь нас встречают деревенские с ружьями наголо. Ха, зря я боялся. Горцы — народ гордый. Дом ни за что не оставят.

Из строя бородачей выходит старик с широкими, в косую сажень плечами. В руках он держит кинжал, пока в кожаных ножнах. Я с интересом смотрю на старика.

— Русские? — спрашивает он, глянув на меня из-под косматых бровей.

— Русские, — киваю.

Он тоже кивает и протягивает мне кинжал на широченных ладонях.

— Прими это, спаситель и гость! Вся Артциви благодарна тебе, славный гигит!

Я нарочито медленно забираю кинжал.

— Принимаю твою благодарность, старик, — произношу со снисходительной усмешкой.

Вся толпа горцев выдыхает с облегчением. Мирный жест сделан. В ту же секунду площадь взрывается бурным торжеством. Горцы начинают улюлюкать и стрелять в воздух, а старейшина бросается отплясывать традиционный танец, хлопая себя по бедрам.

Мои ратники пугаются и даже вскидывают автоматы. Я поднимаю руку:

— Молодцы, отбой! Они всего лишь радуются!

— Чему? — напряженно спрашивает несведущий Лёня. Зелен еще отрок. — Тому, что от волков отбились?

— Нет, — усмехаюсь я наивности парня. О волках деревенские забыли тотчас, как увидели гвардейцев с автоматами. — Тому, что мы их не разграбим и не убьем.

И мои пальцы ласково оглаживают шероховатую рукоять кинжала.

— Где этот чертов Романов?! — бурчит Катя Меньшикова, теребя в руках телефон. — После аудиенции у Трубецкого он словно сквозь землю провалился.

— Волнуешься что ли? — спрашивает Рита Воскресенская, шерудя трубочкой кубики льда в айс-моккачино.

Девушки вышли прогуляться по бутикам и между шопингом остановились в кофейне.

— Да просто он помог мне, — отмахивается Катя. — Сильно помог. И мне надо вернуть ему долг, а то получается, что я должница.

— У него же есть помощница, та блондинка из Лазаревых, — вспоминает Рита. — Звякни им.

— Уже пробовала, — яростно покраснев, признается воительница. — Та белобрысая стерва сказала, что «эти несколько дней мой господин занят неотложными делами и никого из посторонних не принимает».

— Почему ты выделила «мой» и «посторонних»? — удивляется Воскресенская.

— Потому та гадина их выделила! — вскидывает подбородок Меньшикова. — Она явно с ним спит!

Рита вылупляется на подругу — не из-за слов, из-за ее реакции.

— Это не мое дело, конечно, — смущенно поправляется Катя. — Просто Лазарева меня окончательно взбесила своим ехидным тоном.

— А вообще странно, что Лазарева прислуживает безземельному и бедному Романову, — подмечает Рита. — Да еще господином его кличет.

По мнению же воительницы, это самая малая из странностей Михаила.

— Ты тоже с ним общаешься, барышня Воскресенская, — укалывает девушку Катя. — Хотя вы и далеки по статусу.

— А я больше и не смогу. Мне отец запретил, представляешь? — угрюмится Рита. — Так и сказал: «С Романовым чтоб вас не видел». Как будто мне пятнадцать лет! Как он смеет ограничивать меня! Миша же не враг какой нашей семье.

— Наверное, нет, — с некоторым сомнением соглашается Катя.

— Красивый сад, старейшина Кераб, — улыбаюсь я, бросая взгляд на цветущие клумбы и зеленые ограды. — Да и в целом милое у вас поселение.

Наступил вечер, мы с Керабом расположились на веранде в мягких креслах и попиваем чай с халвой. Ужин уже прошел, Кераб велел зарезать целого барана для гостей. Сейчас настало время для небольшой беседы.

— Спасибо, Михаил, за похвалу, — кивает старейшина. — Всех твоих людей мы расквартировали, так что не волнуйся. Не только ты проведешь ночь в удобстве и спокойствии. А может, и не одну? — лукаво спрашивает.

— Нет, щедрый хозяин, нам нужно в дорогу, — отвечаю. — За головами Фиратов.

— Да-да, я обещал дать тебе проводника и свое слово сдержу, — не спорит старик, а потом вздыхает. — Фираты нас бросили как бездомных псов. И больше у меня и у всего моего клана нет перед ними долга. Так что на здоровье режь их, Михаил. На здоровье.

— Ага, — отпиваю я чаек.

Мы еще немного трещим о всяком, наслаждаясь теплым южным вечером. А потом Кераб как-то заискивающе улыбается.

— Дорогой Михаил, я не я буду, если не предложу тебе следующее, — он берет серебряный колокольчик со стола и позванивает им.