– Тетя Валя была студенткой третьего курса медицинского института, когда одним роковым вечером поскользнулась на льду. Это стало причиной эпилепсии и поставило крест на прежней ее жизни. Девушка стала инвалидом. Учебу ей пришлось оставить. Дядя Иван – тоже инвалид. Это два человека с искореженными судьбами, которые держатся друг за друга, пытаются как-то справляться, понимаешь? И не сметь! Слышишь, не сметь оскорблять людей, о жизни которых ты не имеешь ни малейшего представления! Не имей такой привычки!

Он тогда понял, что вызывать гнев этой маленькой хрупкой женщины, его матери, не стоит: лампочка в светильнике, висевшем над кухонным столом, вдруг взорвалась и осыпалась мелкими осколками прямо в вазочку с конфетами.

Еще одно горькое воспоминание было связано с Джеком. Щенка породы боксер ему подарила знакомая. Заводить собаку Арсений не собирался, но детеныши животных имеют необъяснимую власть над сердцем человека – отказаться у него просто не хватило сил. Он прочитал тогда несколько специальных книг, порасспросил других владельцев боксеров и стал даже лелеять надежду на то, что Джек когда-нибудь получит награду на выставке. Экстерьер требовал, чтоб у щенка были купированы уши. Когда они вернулись от ветеринара, Арсений испытал отчаяние – их обрезали, как будто это была какая-то ткань на платье, прихватив на концах одно к другому нитью. Из обрезанных краев сочилась кровь. Как только наркоз стал отходить, Джек, спотыкаясь, приковылял к нему – человеку, которому доверял. Щенок доставал уши лапой, и нить в конце концов порвалась, еще больше повредив тонкие ткани: теперь они походили на окровавленную бахрому. Арсений испытал тогда стыд: зачем он поступил так с этим маленьким существом, доверчиво ищущем его ладони? Почему он позволил себе так распорядиться его жизнью? Поучаствовать в выставках Джеку так и не пришлось: знакомая, испытывая жизненные трудности, кормила щенка в первые месяцы его жизни плохо, и хрящи не смогли сформироваться должным образом. «Прости, дружище,» – думал Арсений, с сожалением глядя на обвислые уши пса.

Еще было предательство, но сколько бы раз он не возвращался в памяти к той ситуации, неизменно понимал, что повел бы себя точно так же. У отца появилась другая женщина, Арсений узнал об этом и хранил молчание: он не мог даже представить, как расскажет об этом матери и увидит потом боль в ее глазах. Совершенно случайно он встретил любовников в кафе, и отец представил их друг другу: теперь Арсений стал их соучастником. »Согласись, брат, Нина очень красива!»– сказал ему отец, подмигнув, как будто они с ним были из одного теста. Дома все было, как и прежде: родители что-то обсуждали, шутили, и, уходя, отец целовал мать в щеку: »До вечера, милая!». В одно такое обычное утро гнев Арсения нашел выход. Отец, расхаживая по кухне, уже несколько минут, по своему обыкновению, о чем-то рассуждал:

– … как там? Поправьте меня, если ошибусь: »Бойся, чтобы грязь, отскочив от твоих белых одежд, не измарала одежды других »?

На этих словах кофе из кружки Арсения выплеснулся прямо на белую рубашку отца.

Образовалась пауза.

– От твоих не отскочила, – заметил он отцу и ушел из кухни, не извинившись.

В целом жизнь его текла ровно и весьма предсказуемо: бури если и случались, то только в пределах и масштабах его собственного стакана воды.» Бог знает, Арсений, что ты за человек..!» – думал он, глядя на себя в зеркало. Возможно, именно эти ощущения полного безветрия и сонливости и привели в его жизнь девушку с нежным именем Мила, энергичную и непредсказуемую. Она интересовалась и занималась если не всем сразу, то очень многим, презирала любые формальности и ненавидела любую недосказанность. Ему показалось, что вместе с ней в его жизнь ворвались цвет и звук. Они с матерью не могли без смеха вспоминать празднование одного ее дня рождения. Гостей тогда собралось предостаточно. Мила заметила на одной из приглашенных гарнитур с аметистами:

– Аметист строг до жестокости. Дух аметиста – свирепый мужчина в темных одеждах, управляющий бордовым крутящимся шаром. Аметист ничему конкретному человека не учит, а лишь подавляет, внушает страх перед наказанием:» Это не тронь, то – не твое». Бордовый шар, за которым следит аметист, олицетворяет страсти и похоть. Именно от этого грубая энергия аметиста пытается оградить человека, но все тщетно…

Та была замужем за актером местного драмтеатра и повидала всякое, поэтому даже бровью не повела:

– Спасибо за ликбез, дорогая…

Еще ему вспоминался один поздний звонок Милы:

– Арсений, ты только держи себя в руках! Соберись! Я видела на перекрестке белую машину, попавшую в жуткую аварию! Это точно машина твоей матери: марка и номера – все совпадает…

Он снова и снова набирал номер матери, но трубку никто не брал. Ему рисовались картины одна страшнее другой, и подкрался страх, когда, наконец, в трубке раздался ее спокойный голос.

– Мама, как ты? Объясни мне, где ты находишься. Я уже выезжаю!

– Прекрасно. Я в Ярославле, в командировке. Извини, не предупредила… Приезжай, конечно. А как же твои лекции? Мне показалось, или ты действительно взволнован?

Потом снова позвонила Мила:

– Арсюша, у машины номера немножко другие, и марка машины – тоже…

– Цвет-то хоть белый? – устало спросил он.

Иннокентий, единственный, кого он мог бы назвать другом, тогда не удержался:

– Послушай, мы все ждем, когда же ты, наконец, вполне осознаешь ваше с ней несовпадение и скажешь: »Вы – интэрэсная чудачка, но дело , видите ли, в том…»

Арсений же был уверен – со временем она сама заметит, что он для нее скучен и по сравнению с ней бесцветен. Так и вышло. Мила позвонила однажды утром:

– Пожалуйста, молчи! Не говори ни слова, иначе я не найду в себе сил сказать тебе то, что тебя ранит, может быть, даже убьет! Я встретила другого. Если бы ты только знал, какой это человек! Я уверена, если бы ты знал, то порадовался бы за меня!

Из этой обрушившейся на него лавины слов Арсений узнал, что избранник Милы – йог, и они идеально совпадают с ним в области то ли сахасрары, то ли муладхары: он, если честно, ничего тогда не понял, но поверил ей на слово.