Поистине, нижний Князьград — антипод верхнего.

Мы с Витькой кое-как на ощупь оделись. Трусы мне на этот раз вовсе не достались: просторные штаны, вроде шароваров Отщепенцев, я нацепил прямо на голое тело. Накинул рубаху и завернул длинные рукава. Слава богам санитарии и гигиены, от одежды ничем не пахло — ее ни с кого в срочном порядке не стаскивали.

Ботинки пришлись впору — что-то вроде берцев со шнуровкой и рифленой литой подошвой. В Вечной Сиберии любят такую обувь. Вместо носков я намотал портянки, затем помог справиться с портянками Витьке.

Словом, вскоре Терминатор и юный Джон Коннор были одеты и обуты. И готовы спасать мир. Точнее, не весь мир, а его небольшую часть. Еще точнее, не спасать, а взорвать.

В одетом виде не стыдно и за стол сесть. Что мы и сделали.

Гужа, к слову, к столу не позвали, он куда-то испарился.

Мое магическое ночное зрение не позволяло разглядеть еду, черты лица и прочие подробности. Я не различал цвет и консистенцию, зато видел тепло и движение — в том числе движение воздуха и пара. Но чувство вкуса никуда не делось, и я быстро определил, что на ранний завтрак (или очень поздний ужин) нам подали самый обычный овощной суп, тушеные грибы в каком-то остром соусе, жареное мясо, много вареного картофеля и гречки. Пили мы чай и сладкий сок — кажется, яблочно-грушевый.

Витька пару раз чуть не опрокинул стакан, но стоявшая позади девушка перехватила сосуд, не дав пролиться соку. Я намеренно уронил вилку и растерянно сидел, пока мне не подали другую, чистую. Надо не забывать делать вид, будто ты ничего не видишь в темноте.

— У вас есть какие-нибудь догадки, отчего исчезли ваши вещи? — мягко осведомилась Марья, когда мы немного утолили голод.

Остальные “собранцы”, включая курящего деда, хранили упорное молчание — по крайней мере, в пределах слышимого диапазона. Они умели разговаривать в трех режимах: обычном, шелестящем и на уровне чип-эгрегора. Скорее всего, они постоянно болтали друг с другом за столом, однако мы с Витькой не слышали.

Если у человека есть возможность общаться без участия голоса и он редко задействует голосовые связки, то со временем они атрофируются. Не знаю, атрофировались ли связки у молчащих собранцев или они просто не хотели, чтобы мы их слышали, но Марья сохранила отличный голос — наверное, потому что поет.

— В Поганом поле есть Ведьмины круги, — принялся я объяснять, тщательно подбирая слова, чтобы случайно не соврать. — Это такие каменные круги, а в центре два больших валуна, и на них поперек — третий, вроде шапки… Так что посередине как бы дверка…

— Что-то такое слышали, — сказал дед. — Но не щупали… Говорят, к северу отсюда в лесу есть один такой.

“Это тот самый, через который мы и прибыли в этот мир”, — подумал я, а вслух произнес:

— В Поганом поле они часто встречаются. Это некое аномальное место, с магией…

Я замолчал. Сиберийцы не верят ни в какую магию — они верят в государство и Председателя. Но передо мной нуары, они другие. Как отреагируют?

Нуары-собранцы обменялись шелестом голосов — словно стая призраков пролетела над их головами под низким каменным потолком и унеслась в черные проходы, ведущие в лабиринт подземных коммуникаций. Те, кто жевал, перестал двигать челюстями; те, кто работал ложками и вилками, застыли на несколько секунд. Они совещались. И не посчитали нужным посвящать нас в суть разговора.

— Никогда не встречала магов, — сказала Марья. — Но в Поганом поле есть Уроды, Лего и Големы — почему бы не быть и магическим местам?

— Но мы никогда не слыхали, чтобы вещи испарялись просто так, — вставил дед.

— Мы тоже не слыхали, — отозвался я. — Это у нас в первый раз.

Я не соврал, и нуары это почуяли. Лишний плюсик в карму, так сказать.

Впрочем, на их месте я бы не стал доверять непонятным парням, у которых исчезает одежда.

— К сожалению, нам не суждено выйти из наших подземелий и прогуляться в Поганое поле, — сказала Марья, причем в ее тоне не слышалось никакого сожаления. — Если в нем не построят больших городов, в которых есть подземная часть.

— Почему вы ослепли от вакцинации? — с подростковой непосредственностью поинтересовался Витька, подняв интересующую его тему. — Потому что вакцина была плохая?

Дед, который уже поел и снова закурил трубку (запахло сладковатым дымком), тихо и дребезжаще рассмеялся.

— Скорее, наоборот, хорошая! Загнала народ в такой карантин, что до сих пор, спустя несколько поколений, из него выбраться не можем! Сидим тут под землей. Правда, мы привыкли к такому укладу, и нас все устраивает.

— Во времена психодемий разрабатывалось много вакцин, — сказала Марья, — а потом это, как часто бывает, стало инструментом власти и торговли. Одни вакцины подавляли волю, другие вызывали неуемное желание работать без остановки во славу Вечной Сиберии за хлеб и воду, третьи отбивали желание есть разнообразную пищу, довольствуясь одной кашей. Ни от каких вымышленных инфекций они, конечно, не защищали. То есть, когда началась первая волна психодемий, вакцины еще служили своим целям, а потом цели поменялись. Наши предки вот потеряли зрение и заразились агорафобией.