— Но надежда... надежда хоть какая-то есть?!

— Надежда всегда должна быть с человеком. Особенно — с больным! Вы меня поняли? И учтите, то, что я вам сказал сейчас, — она никогда... повторяю, никогда не должна узнать. Вам все ясно, молодой человек? И, пожалуйста, поменьше эмоций, ей это вредно!

— Да-да... я все понимаю, профессор... Поменьше эмоций... я все понимаю...

И вот — сто двадцатая палата. Столик, заваленный какими-то кульками и пакетами, тумбочка... Наушники на стене... Но где же... Надо, наверное, шире распахнуть дверь... Вон кровать...

— Анечка! Анечка-а...

Она лежит, подтянув до самого подбородка простыню с черным треугольным клеймом. Длинные волосы распушились на подушке... Белое, словно стрелки проросшего картофеля, усталое лицо. Как сильно она похудела! Она ли это?.. Вот только глаза ее — огромные, запавшие, синие в фиолетовых полукружьях глаза. В них, как и тогда в парке, он увидел все: радость, нежность, благодарность. И — боль.

Он бросается к ней. Приникает потрескавшимися губами к ее мокрым глазам, щекам.

— Анечка-а! Аннушка-а...

Он чувствует, как она дрожит вся. Простыня пахнет больницей, а волосы ее — мятой. Сейчас эти запахи для него самые желанные, самые приятные.

— Володечка-а!.. Как хорошо, что ты приехал... Как хорошо!

— Мне дали отпуск на три дня. Но я буду с тобой, пока ты не выздоровеешь, слышишь?! Я буду с тобой все время, всю жизнь! Я не уйду от тебя никогда, слышишь?!

Кажется, она плачет... «О-о, нет, молодой человек, так нельзя!» Как сильно она похудела!.. «Вас же, молодой человек, профессор предупреждал — без эмоций. Мы вас больше не пустим к больной». Это, наверное, — дежурный врач. Фу ты, даже поговорить не дают... Нет-нет, он не забыл, что говорил ему профессор Назаров. Отныне он будет тихо сидеть у ее кровати. Только не выгоняйте, доктор! Простите, пожалуйста. Не удержался... Не выгоняйте...

— Чтоб это было в первый и в последний раз, учтите! Вам разрешили так долго пробыть в палате лишь потому, что вы приехали издалека... — Вытянул шею к Ане: — А вы, между прочим, забыли принять микстуру и таблетки... Куда это годится, голубушка? Соблюдение режима для вас, Анна Сергеевна, особенно важно.

И снова — они вдвоем. Он сидит на стуле и не отрываясь смотрит на нее, а она — на него.

— Ты выздоровеешь, Анечка! Обязательно выздоровеешь, правда?! Я верю в это!

Она улыбается слабой грустной улыбкой. Уголки привядших губ опускаются еще ниже. Ответ написан на ее лице.

— Нет, ты выздоровеешь! Будет именно так! Только так! — стараясь вселить в нее уверенность и одновременно утешить себя, настойчиво повторяет Владимир.

Она предостерегающе поднимает руку, желая перевести разговор на другую тему.

— Расскажи лучше, как у тебя на работе, Володечка. Как твой проект? Нет-нет, ты не отмахивайся...

«Не хватало ей еще наших неприятностей!»

— Все хорошо, Анечка!

— Скрываешь. А я-то думала, что ты со мной всегда откровенен.

Зачем она так?

— Выкладывай, Володечка... Не бойся, я стойкая, на моей болезни это не отразится.

И, вздохнув, он начал рассказывать. А когда закончил, зашел врач и напомнил, что ему уже пора. Время посещения больной истекло, и если он останется еще хоть на минуту — его к больной больше не пустят.

Пришлось подчиниться.

Ночевал Владимир в Аниной квартире, а спозаранку первым же автобусом поехал в центр города. Обошел все цветочные магазины, купил огромный букет роз. Приобрел колбасы, яблок, печенья. Свертки, кульки...

— Спасибо, Володечка, — встрепенулась Аня, когда он снова появился в ее палате. — Только у меня все есть. — Она кивнула на разноцветные коробки и пакеты на столике. — Ребята из нашего НИИ каждый день приносят...

Но цветами осталась довольна. На бледных щеках заиграли разводы румянца, глаза под темным пологом ресниц враз оживились, заблестели. Да и вся она как-то повеселела, распрямилась. Даже сама, без помощи санитарки, с кровати встала, чего раньше — в течение последних дней — не случалось.

«Кажется, приезд этого парня действует на больную благотворно», — отметил дежурный врач.

Аня не отрывала взгляда от стоящего на столе букета, светилась вся. Но не прошло и полчаса, как перед глазами снова запрыгали разноцветные мотыльки, начало подташнивать. Ноги больше не держали: стали деревянными.

— Ты ляг, ляг... А я посижу, — мягко сказал Владимир, поддерживая ее под локти.

Она тяжело и нескладно опустилась на кровать. Отдышалась. Ей было худо, но показать этого не хотела. Силилась улыбаться... Вот и свиделись они с Володей снова. Как ждала она этого момента! Нудными и долгими осенними ночами, в поле, когда головные боли были особенно сильными, нестерпимыми и подтачивали ее до изнеможения, когда все время выворачивало внутренности от подступающей тошноты, звенело в ушах и тело исходило липким холодным потом, — она рисовала в воображении встречу с Володей. Так ей было легче... Но разве думала она, что свидятся они в больнице? Она знала свою болезнь, знала, что ей угрожает (хотя врачи и пытались это от нее скрыть), но разве человек не имеет права думать о благополучном исходе? Бывают же исключения... В журнале даже читала. О Хиросиме. А ведь там доза облучения была больше... И все-таки чувствует она себя скверно. Володя может остаться. От одного его присутствия ей сразу делается лучше. Хочется жить! Очень хочется любить, как все люди. Хочется просто смотреть на деревья, снег. На красные розы...