Лицо Райтэна приняло яростное и упрямое выражение. Эта манера друга самоуничижаться всякий раз, как его касалось что-то ньонское, бесила его более всего на этом свете, и он решительно боролся с этим самоуничижением всегда, когда сталкивался с ним.

Боролся как умел — язвительностью, насмешками, взыванием к логике.

И теперь ему подумалось, что потому и получалось плохо, что бороться нужно было не ими, а любовью, принятием и теплом.

— Кстати, — прервала его размышления Олив, и по её недовольному прищуру он понял, что сейчас прозвучит какая-то претензия, — я тебе ещё не припомнила, как ты пытался отослать меня в безопасное место и одному переться в Ньон!

Райтэн сжал зубы.

Он всё ещё считал, что решение такого рода и было самым правильным и единственно допустимым.

Олив была женщиной; его женой; матерью его ребёнка. Её должно было беречь. Её нужно было защищать.

Не могло идти и речи о том, чтобы тащить её за собой в смертельно опасную авантюру!

Разгадав по его упрямому взгляду, о чём он думает, Олив возмущённо заговорила:

— Ты как это себе представляешь, Тогнар?! Ты, что же, не понимаешь, что этим предлагаешь мне ад на земле?

Райтэн с негодованием вскочил:

— Я предлагаю тебе гарантию жизни!

Олив вскочила тоже:

— Гарантию жизни?! — она язвительно рассмеялась. — Тэн, ни у кого нет такой гарантии! Я могу умереть в любой момент от сотни самых разных не зависящих ни от тебя, ни от меня причин!

Райтэн побледнел. Столкнуться с критическим недостатком атеизма — осознанием, что твоя жизнь зависит от тысячи не зависящих от тебя случайностей, — оказалось в этот раз особенно болезненно, потому что теперь речь шла не о его жизни, а о жизни Олив.

— Я хочу тебя защитить, — тем не менее, упрямо повторил он.

Она сложила руки на груди и через губу парировала:

— Я тоже. — И добавила: — Хочу защитить тебя.

Райтэн открыл было рот, чтобы заявить, что это он тут мужчина, и это его задача — защищать, но, к счастью, вовремя осознал, что ему не стоит произносить такие вещи вслух.

Олив, впрочем, прекрасно догадалась, что именно он не произнёс, и, естественно, глубоко оскорбилась.

— Тогнар, — с неожиданной злостью парировала она эту невысказанную декларацию, — я не нуждаюсь в покровительстве.

— Это не покровительство! — тоже сложив руки на груди, возмутился Райтэн и заявил: — Это забота!

Лицо Олив стало столь любезным, что он догадался, что сейчас его припрут к стенке, даже раньше, чем она переспросила:

— Забота? — и, разомкнув руки, сделала шаг к нему. — Забота — это вещь взаимная и обоюдная, если ты не знал, дорогой.

Райтэн дёрнул щекой и промолчал, опуская лицо.

— Я просто боюсь за тебя, — наконец, сказал он, глядя в пол.

— А я — за тебя, — незамедлительно отреагировала она.

Он хотел было сказать что-то ещё, но она продолжила:

— И за Дера, между прочим, я тоже ужасно боюсь, — он вскинул на неё удивлённый взгляд, и она фыркнула: — Ты что же, думаешь, ты один его любишь? А мы с Маем так, для массовки болтаемся?

Райтэн снова промолчал, потому что именно так он и думал.

Раздражённо вздохнув, Олив принялась терпеливо пояснять:

— Тэн, даже если бы тебя не существовало бы на свете, мы с Маем всё равно поехали бы за Дереком.

Райтэн заморгал часто и беспомощно, пытаясь принять и переварить эту мысль.

Лицо его неожиданно просветлело; он не смог бы чётко объяснить, почему, но осознание того факта, что Олив и Илмарт тоже любят Дерека — любят его просто как Дерека, а не по цепочке «друг моего мужа» и «друг мужа моей подруги» — отозвалось в его сердце глубоким сильным теплом.

— И вообще, Тогнар! — продолжила, меж тем, возмущаться Олив. — Тебе жена нужна — или декоративной объект для приложения твоей заботы?!

Во взгляде её читались обида и отказ занимать позицию бесправного объекта — пусть даже для приложения таких, безусловно, приятных вещей, как забота, нежность и любовь.

— Жена, — уверенно заявил Райтэн, размыкая руки и обнимая её, — мне нужна жена, Се-Стирен.

Она уткнулась лицом в его шею и оттуда воинственно заявила:

— Ну вот и не выпендривайся тогда! — и язвительно добавила: — Кошечку заведи, если так неймётся!

Он рассмеялся — тепло, искренне, — поцеловал её в макушку и просто согласился:

— Не буду выпендриваться. — И серьёзно добавил: — Поступай, как знаешь, жена.

Олив ответила ему взглядом столь пламенным и глубоким, что удержаться от поцелуя оказалось совершенно невозможно.