Среди всех форм социальной реакции на недолжное поведение членов общества наиболее устрашающим арсеналом – ив прямом, и в переносном смысле – обладает уголовное наказание. Ни одна другая форма не сравнима с ним по тому воздействию на тело и дух человека, каковое оказывается его применением. Цель же в наказании любого виновного в преступлении всегда одна: воздать должное со следующим лишь за этим «in melum et castigationem omnium». [1156]

Как следствие, уголовное наказание с необходимостью должно быть обоснованным.

Такую обоснованность допустимо понимать в различных аспектах. Она может рассматриваться как формально-юридическая, строго легальная, т. е. сводиться к приговору суда, вынесенному в соответствии с процессуальным законом за нарушение закона материального. Эта позитивистская сторона права бесспорно важна, но она составляет ещё далеко не всё, поскольку с отображаемой ею позиции обоснованно применение наказания за, как одна крайность, обнаружение умысла или за, как другая, абсолютную случайность, которую не в состоянии предотвратить ни один человек.

Так что в основе наказания должен лежать какой-то иной аспект, исключающий издержки легалистского понимания. Кроется же он, как видится, в социальной, философско-правовой обоснованности наказания в современном обществе как стигмата морального осуждения, налагаемого на индивида за морально порицаемое реальное поставление в опасность значимых социальных ценностей, взятых уголовным законом под охрану. Иными словами, социальная обоснованность наказания базируется на отразившейся в реально совершённом поступке человека субъективной составляющей деяния или, используя терминологию англо-американской теории уголовного права, на категории mens rea.

В настоящем исследовании была сделана попытка раскрыть её содержание в уголовном праве Соединённых Штатов. Выбранный для этой цели историко-догматический подход вполне, как видится, оправдал себя. Он показал преемственность разновременных эпох развития англо-американского уголовного права, что является одной из его характерных черт. «Жизнь права, – как классически верно подметил в конце XIX в. Оливер У. Холмс-мл., – заключена не в логике, но в опыте», [1157] и «история того, чем было право, необходима для познания того, что есть право». [1158]

На уровне категории mens rea эти утверждения выглядят в особенности убедительными. Какие бы соображения ни приводились в опровержение, нельзя отрицать неразрывности цепочки, протянувшейся от датируемой рубежом IV–V вв. августинианской мысли «ream linguaт non facit, nisi mens rea» через «Покаянные каноны» и wite, bot, wer англосаксонских правд VI–XI вв., через «reum non facit nisi mens rea» Leges Henrici Primi XII в., через максиму «crimen non contrahitur, nisi nocendi voluntas» Генри де Брактона XIII в., через «malitia supplet cetatem» «Ежегодников» XIV в., через судейский скептицизм XV в. о неизвестности самому дьяволу мыслей человека, через «malyce prepensed» статутного права XVI в., через коуковское «actus non facit reum, nisi mens sit rea» XVII в., через блэкстоуновское «злобное намерение» XVIII в., через бишоповское наказание как следствие злобности XIX в., через элементы виновности Примерного уголовного кодекса XX в. к воззрениям судей Верховного Суда Соединённых Штатов начала XXI в. на «моральную виновность» как необходимую и соизмеряющую предпосылку уголовного наказания. [1159]

Суммируя сделанные историко-правовые наблюдения, можно прийти к следующим выводам.

1. Привнесение в английское уголовное право категории субъективной составляющей содеянного как обязательного элемента в структуре преступления следует приписать второй половине XII – началу XIII вв. В этот период вызванные Папской революцией конца XI – начала XII вв. изменения в области права привели к созданию королевской системы уголовного права, в которую её творцами была заложена основанная на канонической доктрине преступления и наказания идея виновности как обязательной предпосылки к установлению единственно оправдывающей наказание греховности субъекта, т. е. сознательного выбора им пути зла.

2. Каноническая идея виновности, оформившаяся в легальную категорию mens rea, обусловила становление в теории последней двух самостоятельных, равноправных концептуальных характеристик: во-первых, социально-этической сущности mens rea и, во-вторых, проявления указанной сущности в том или ином психическом настрое, состоянии ума деятеля, неодномерное развитие и неравновеликое соотношение которых позволяет выделить в истории теории mens rea несколько качественно отличающихся друг от друга этапов.

3. Первый из них охватывает эпоху с XIII в. по XIX в. Его характерными чертами являются акцент на греховности, моральной упречности поступка, сравнительная неразработанность обобщённого понятийного аппарата mens rea и объективность её оценки. Это позволяет именовать данный этап периодом господства концепции mens mala, рассматривающей оцениваемую с объективных позиций общества моральную упречность психического состояния человека как доминанту, изначально предопределяющую наличие или отсутствие mens rea в том или ином совершённом преступлении.