Цепочка ярких лампочек путеводной нитью тянулась вдоль низкого потолка, указывая дорогу к расположенному в конце длинного коридора просторному санузлу с душевой на пять леек, таким же количеством туалетных кабинок и прикрученных к стене умывальников. Коридор в этот час пустовал. Взрослые или уже отправились на работу, или отдыхали после ночного дежурства в закрепленных за ними бытовых отсеках, а дети досматривали сны.

Кузьма открыл скрипучую дверь с заклеенным матовой пленкой стеклом. В душевой мерно капала вода из расположенных в ряд под потолком леек. Из туалетных кабинок несло характерным запахом хлорки.

Звонко шлепая резиновыми подошвами по коричневым плиткам пола, он прошел к одному из умывальников, повесил полотенце на металлический крючок и юркнул в дверь ближайшего к нему туалета.

Три минуты спустя Кузьма вернулся к умывальнику, открыл кран и тщательно вымыл не только руки и лицо, но даже уши и шею. Так-то он сперва хотел залезть под душ, но потом передумал. После выхода на поверхность все равно придется смывать с себя пот и грязь: в защитном комбинезоне так взопреешь, что хоть трусы с носками выжимай. Ну а раз помывка и так будет ближе к вечеру, нет смысла тратить воду сейчас.

С живительной влагой в общине «кожевенников» проблем не было, пока не сломался насос. Его починили и даже сделали парочку ручных помп на случай, если работающая на износ машинка опять поломается, но с тех пор воду экономили. На общем собрании Зубр объяснил, что к чему, и попросил людей бережнее относиться к стратегическому ресурсу.

Вода приносила доход наравне с продажей сушеных грибов, свежих овощей, изготовленных из огромных запасов прорезиненной ткани защитных костюмов по типу армейских ОЗК и ремонтом старых комбинезонов. Такой роскоши, как собственная скважина, не осталось у других бомбоубежищ при кировских заводах. У «металлургов» источник питьевой воды обрушился два года назад, а у «лепсенцев» такая беда случилась тремя годами ранее.

Как обстояли дела на «Авитеке», еще одном связанном в мирное время общей железнодорожной веткой заводе, никто из выживших не знал. С тех пор как между заводскими общинами завязались торговые отношения, авитековские ни разу не выходили на контакт. И вообще было непонятно, уцелел ли там кто во время Атаки.

Как-то раз Леха Белый сунулся туда со своим напарником. Вернулся один и весь седой. Собственно, Белым его стали звать после той злополучной ходки в район Филейки. Леху спрашивали, что же такого он там увидел, отчего разом весь поседел вплоть до бровей, бороды и усов, но он отмалчивался или переводил разговор на другую тему.

С полотенцем на плече Кузьма вернулся в отсек, заправил кровать, оделся и наскоро позавтракал оставленной отчимом половиной банки консервированной каши с мясом. В маленькой прихожей за шторкой надел ботинки, завязал шнурки и только хотел выйти в коридор, где с веселым хохотом бегали сорванцы из соседних отсеков, как вдруг услышал полные зависти и желчи мысли. Кто-то чужой в его голове жаловался на скотскую жизнь и маленькую, не такую, как у сталкеров, пайку.

Все прекратилось так же внезапно, как и началось. Скользя спиной по шероховатой стене, Кузьма спустился на пол, сел возле двери и вытянул вперед ноги. Жадно хватая воздух обветренными губами, он смотрел в одну точку перед собой, чувствуя, как от висков к подбородку медленно катятся капли холодного пота. Никогда раньше с ним не случалось ничего подобного.

Прошло несколько минут, прежде чем Кузьма почувствовал в себе силы подняться и выйти за дверь. Первые шаги по коридору дались с трудом. Цыганята – так прозвали близнецов из соседнего с Мишкой Парамоновым отсека за смуглую кожу и густые черные волосы – даже перестали гонять мяч и с удивлением смотрели, как он шел, еле передвигая ноги и опираясь о стену ладонью с растопыренными пальцами.

– Домовой, с тобой все нормально? – спросил один из Цыганят, прижимая к груди мяч из обрезков прорезиненной ткани. Набитый тряпьем, он плохо отскакивал от пола, но это было лучше, чем ничего.

Кузьма кивнул в ответ. Цыганенок пожал плечами, бросил брату мяч с криком: «Лови!» и отбежал к прочерченной мелом линии на полу. По-видимому, это были ворота.

Ближе к лестнице на первый уровень Кузьма вновь услышал чужие мысли. На этот раз какая-то женщина переживала за ушедшего в рейд на поверхность мужа. Она одновременно гордилась им, радовалась, что в столь непростое время у нее есть надежная опора, и боялась потерять кормильца. Из трех эмоций страх ощущался сильнее всего. Он, как липкая паутина, все плотнее оплетал другие чувства этой женщины, пока не заглушил их полностью.

В животе забурчало, внутренности как будто стиснули железной рукой. Съеденная на завтрак каша с мясом наполнила рот теплой однородной массой, прихлынула к тесно сжатым зубам. Кузьма громко сглотнул, согнулся в поясе и шумно задышал носом. Оставленные сотнями подошв черные полосы на бетонном полу задрожали и медленно расплылись, как краска в воде.

Сверху послышались шаги: кто-то приближался к лестнице. Кузьма торопливо смахнул с ресниц слезы – не хватало, чтобы его увидели плачущим, словно девчонка. Вот сраму-то будет, доказывай потом, что слезы стали реакцией на резь в животе, а не проявлением боязни перед Испытанием.