Чужой ребенок

Аннотация

Родион Белецкий – драматург, прозаик, сценарист (сериалы «Восьмидесятые», «Проект “Анна Николаевна”», «Трудные подростки», «Час Волкова» и другие). Его пьесы идут во всех крупных городах России.

«Чужой ребёнок» – городской роман, стремительный как остросюжетный фильм. В главных ролях – пара молодых мошенников, случайно украденный младенец с глазами разного цвета и непутевая помощница олигарха Юля. Герои второго плана – сам олигарх, тайно помогающий детям, боевая бабушка Таня, влюбленный педиатр и много других персонажей, живых и настоящих. Действие ускоряется с каждой главой и ни один персонаж не останется прежним.

* * * Первая глава И был большой город. И жила в нем пара, которая промышляла тем, что вырывала сумки из рук прохожих. То есть совершала открытое хищение чужого имущества – иными словами, грабеж. 161-я статья Уголовного кодекса Российской Федерации. И звали молодых людей Ирина и Михаил. Были они поджарыми, одного роста и вечно голодными. До секса тоже. Хоть воровство вошло у них в привычку, волнение перед очередным делом их не оставляло. Они подолгу сидели в машине и собирались с духом. – Как я выгляжу? – спросила Ира, наблюдая за прохожими через лобовое стекло. – Ты будешь в маске, – ответил Миша, не глядя на нее. – И что мне теперь, как уродке, бегать, да? Миша повернулся и посмотрел на Иру внимательным образом. – Ты – богиня! – сказал он. – Если крепко держать будет, сразу отпускай, – сказала Ира. За пять минут до преступления она не верила комплиментам. – Нет, я, блин, встану и буду сумку из рук выдергивать! – Ты так делал. – Не делал я так ни разу, – сказал Миша. Он знал, что Ира была права. Совсем недавно, на проспекте Мира он вцепился в поддельную сумку «Гуччи», дернул и потащил на себя хозяйку, квадратную женщину за пятьдесят, которая сражалась за сумку, словно там лежал приказ о ее помиловании. Так они и стояли на фоне мечети и тянули сумку в разные стороны, пока Миша не сообразил и не отпустил порядком растянутые дерматиновые ручки. – И не надо ко мне близко бежать, – сказал Миша. – Так сразу видно, что мы вместе. – Боишься, что меня примут? – спросила Ира. – Да кому ты нужна. – Подонок, – сказала Ира и притянула Мишу к себе. Целовался Миша лучше всех в Москве. А может быть, и в России. Ира была в этом точно уверена. У нее был опыт. – Осторожно. Помада, – сказала Ира, и они поцеловались еще раз. – И чего? Ты же в маске будешь, – сказал Миша, расстегивая ширинку. Ира сделала круглые глаза. – Застегни обратно! – приказала она. Обычно ее приказов Миша не слушался. – Ир, давай, а? – он потянул к ней свои ручищи. Прохожие за окнами его не смущали. Ее, впрочем, тоже. – Мы на работе, – сказала Ира строго. – Мы быстро. – Нам за квартиру платить! – она знала его слабые места. Впрочем, ничего оригинального: чувство вины, синдром мужика, «слабо» и еще две-три болевых точки. И чувство ответственности, кстати. Несмотря на судимость. Миша глубоко вздохнул, застегнул молнию на брюках и насупился: – Короче, ты мне нужна просто для страховки. На рожон не лезешь. Сбоку всегда. Что бы ни случилось, сам разберусь. – Может, я тебе вообще не нужна? – Ир, я тебя прошу, не лезь в бутылку. Послушай. Я сумку дергаю – и по Петровке. Просто будь рядом. Миша полез в карман за пачкой сигарет. Ира подождала, пока Миша открыл пачку, после нескольких попыток сорвав с нее целлофановую рубашку. – Не кури. Тебе бегать, – сказала она. Миша сделал гримасу, убрал пачку. Посидели еще. – Ладно, выходим, – сказал Миша. Пошли против людского потока. Старый «жигуль» остался у них за спиной. На номер Миша жвачкой налепил бумажку от сигарет. Шли плечом к плечу, обходя прохожих. Ира вытащила белую медицинскую маску, но надевать ее не торопилась. Миша это заметил. – Надевай, – сказал Миша. – Скажи спасибо, что не такая, как зимой мы носили. – Ненавижу эти гондоны, – Иру аж передернуло. – Балаклавы они назывались. – Знаю, – сказала Ира и добавила: – Пожалуйста, дергай лучше у баб. – Ага, – Миша нервно зевнул. – Помнишь, как та тетка? За собой ее тащил километр! – Я помню, как тебе мужик зуб выбил, – сказала Ира. – Ладно, проехали. Миша остановился. Остановилась вслед за ним и Ира. – Вон та, – Миша кивнул. – Где? Пришлось показать рукой: – Вон. Далеко впереди стояла женщина в джинсах, с сумкой в руке. Держала сумку за ручки. Прямо на их глазах женщина поменяла позу. – Теперь двумя руками держит, – сказала Ира. – Не слепой, вижу, – сказал Миша. – Сейчас отпустит. – Кого отпустит? – Руку вторую отпустит, – говоря, Миша разминал ноги. Бывший спортсмен без разминки не бегал. И действительно, женщина поменяла руку. Она разглядывала витрину, в которой выставлена была пара туфель из кожи мамонтенка Димы. – Всё, – сказал Миша. Это был сигнал. – С богом, – сказала атеистка Ира и натянула маску. – Я рядом. – Не лезь, главное! И Миша побежал. Уверенно, красиво, быстро, хоть сейчас в сборную. На бегу склонил корпус вправо и резким движением вырвал сумку у женщины в джинсах. Та взмахнула крашеной челкой, и раздался мощный, тренированный вой: – А-а-а! Украли!!! А-а-а! Держи! Украл! Сумку украл!! Теткин крик перекрыл все уличные шумы. Люди стали поворачивать головы, но Миша под визг тормозов уже перебегал Петровку. Он поймал дыхание, прибавил скорость, резво свернул в Столешников переулок, потом через Дмитровку в Камергерский. А там он знал одну незаметную арку. * * * Я никак не могла найти себе работу. Сидела на очередном собеседовании и читала вслух только что написанное мной тестовое задание. По мере моего чтения у заказчицы округлялись глаза. Хотя, к слову сказать, они и так у нее были навыкате. – «Если человек ни разу в жизни не принимал решения, – Юля читает с выражением, будь как Юля! – Если он до сих пор живет с мамой, если он продолжает перекладывать ответственность на всех, кроме себя, и чистит зубы пальцем, если ему в принципе некуда пойти и тем более не в чем – мы готовы принять его на наших курсах…» – Подождите, подождите, – заказчица не выдержала и перебила меня, подавшись вперед. – Это вы написали в качестве..? – Да, – сказала я, – это реклама ваших Курсов Европейского Успеха. Тестовое задание. Заказчица сложила губы в куриную попку: – Понятно, – прошипела она. – Юлия, мы вам перезвоним. Надо ли говорить, что звонка от нее я могла ждать до второго пришествия. Почему меня не хотят брать в дружные, сплоченные коллективы? С дисциплиной у меня всё нормально. Внешность – терпимая. Три с двумя плюсами. Характер только плохой. Не такой, как у отца, но тоже плохой. В этот день у меня было еще одно собеседование. Менеджер с толстой шеей сказал: – Расскажите о себе. – Закончила МГУ, – говорю, – факультет журналистики. На последнем курсе мне пришлось… Но продолжить он мне не дал: – График работы у нас ненормированный. Я на него посмотрела, как на врага народа, и спрашиваю: – Мне дальше рассказывать? – Да, – говорит, – конечно, прошу вас. Сбил с мысли, но я продолжила: – На последнем курсе устроилась в рекламную фирму… И опять он меня перебивает. Встревает такой на позитиве: – И в целом мы даже приветствуем, когда люди начинают жить интересами фирмы. – Это в смысле? – спрашиваю. – Когда готовим проект, для нас обычное дело, если сотрудники задерживаются. Не ради денег – ради общей цели! Тут я начинаю всё понимать: – А вы деньги вообще платите? А он мне такой: – Юлия, вы из тех, кого прежде всего интересуют деньги? – Интересуют, да. Мой ответ менеджеру не понравился. – Первый месяц испытательный. Мы смотрим на вас, вы – на нас. Оплата не производится. Ну, я встала и ушла. Не помню, дверью хлопнула или нет. Хотя надо было, по-хорошему. Ушла, короче, с максимально высоко поднятой головой. Мне нравилась старая работа. Но главный не понимал, почему меня постоянно нет на месте. Пыталась ему объяснить, что мне отец мозг выносит, говорила, что я в няньку давно превратилась. А он мне такой: – Найми ему сиделку. – Не хочет он сиделку, – говорю. Главный аж поперхнулся и говорит: – Даже я хочу сиделку! Все хотят сиделку! Выйди на улицу и спроси любого! Каждый хочет сиделку! – Это каждый, – говорю. – А он уперся. – Я не знаю тогда, что делать, – сказал главный. – Ты дурная, конечно, но меня всё устраивает, если ты нормально работаешь. В спину мне дышала жирная Настя. Она и заняла мое место. Надо было собраться с силами и поговорить с отцом. Но в этот раз я не смогла. Вернулась домой, только дверь открыла, а он уже голосит: «Юля! Юля! Юленька!!!» И всё это голосом умирающего праведника. Перед ним стоял обед, который я приготовила, встав в шесть утра. – Что, пап? – спрашиваю. А он тычет в тарелку пальцем и верещит: – Это мясо?! – Не кричи, пап. А он еще громче: – Ты же знаешь, что я не ем мяса!!! Я его чуть не прибила: – Это – тунец, – говорю. – Это точно тунец? – Да, это тунец. Мясо тунца. – Значит, это мясо?! Я не ем мяса, ты же знаешь!!! – Руки ко мне протянул, как герой из греческой трагедии. А я ему: – Это рыба, папа! Но царя Эдипа было уже не остановить. Я сама была как рыба тунец. Меня поймали, бросили на палубу, и я, выгибаясь всем телом, выпучив глаза, хлопала ртом, а сказать толком ничего не могла. И я задыхалась. «Принеси мне судно», – орал мой папенька. И я несла. * * * В тишине открылась и хлопнула дверь, притянутая ржавой, но мощной пружиной. Миша с сумкой в руке проскользнул в темный подъезд. – Котик, ты здесь? – спросил он негромко. Ира вышла из темноты: – Перестань назвать меня котиком! В подъезде откликнулось эхо. Оба заметили это и оба, не сговариваясь, стали говорить тише. – Это было бомбически! – объявил Миша. – Ты видела, как я рванул? Ты видела?! Просто в точку ушел! – Я подвернула ногу, – сказала Ира. Миша убрал улыбку с лица: – Когда ты успела? – За тобой бежала, под ноги не смотрела. На тебя смотрела. И подвернула, прямо под себя. Больно. Миша нагнулся: – Покажи. Ира отступила назад: – Лучше сумку мне покажи. – Давай отойдем, – сказал Миша. Они поднялись на площадку между первым и вторым этажом. Ира преодолела ступеньки, не хромая. Миша поставил сумку на подоконник и расстегнул молнию. – Ноутбук!!! – вскрикнули они одновременно, несмотря на конспирацию. «Бук, бук, бук», – сказало эхо. – Жизнь продолжается! – сказал Миша. – Я заказала кофточку, забыла тебе сказать, – Ира очаровательно пожала плечами. Миша нахмурился: – Мы за квартиру еще не заплатили. – На всё хватит, – сказала Ира. – Что там еще? Переложив аккуратно ноутбук на подоконник, они начали потрошить сумку. – Не пойму… – сказал Миша. – Игрушки. Соска, смотри. Желтая резиновая белочка для купания пискнула у Миши в руке. – Кошелька нет? – строго спросила Ира. Сдвинув игрушки в сторону, Миша порылся в сумке основательно. – Нет, – ответил он, поднимая голову. – Блин, – Ира расстроилась. – Ничего больше брать не будем. Сумка дишманская. – А игрушки? Они новые. – У тебя есть дети? – Нет, – сказал Миша, подумав. – И у меня нет, – сказала Ира. – Кроме тебя. * * * Я ощущала себя подушкой. Большой, со складками, потрепанными углами. Меня сминали, встряхивали, взбивали сильными ударами, прежде чем положить себе под голову. Повернуться, уткнуться в меня слюнявым лицом – вот тут я была кстати. А ночь прошла – запулили подушку в угол и забыли. Не нужна, чего о ней думать? Пусть валяется до следующей надобности. Всё изменилось, когда я вернулась домой, не дойдя до метро. Забыла телефон. Вошла вся в своих мыслях. В основном мысли были о том, насколько я ничтожная личность. Осторожно прикрыла дверь, чтобы отец не разорался, и, забрав телефон с подставки для обуви, заглянула в комнату. Просто проверить больного. Заглянула и окаменела. Мой папа, который третий год не вставал с кровати, инвалид моего сердца, стоял на своих двоих перед включенным телевизором и, переминаясь с ноги на ногу, ел зефир. Сначала я не могла поверить своим глазам. Говорят, чудеса случаются не только в кино, но чтобы у меня в гостиной! Отче мой тем временем спокойно подошел к столу, взял две зефирины из раскрытой пачки, одну надкусил и вразвалочку вернулся к телевизионному ящику. – Папа… – сказала я тихо. Он обернулся, испугался и тут же закачался, словно собирался упасть. Но не упал. – Ты что, ты… ходишь?! – спросила я. – Это я… случайно, – сказал мне папа. – Сейчас… И он на моих глазах, словно я ничего не вижу, поковылял к кровати и рухнул на нее с театральным стоном. На экране телевизора тем временем весело плясала зебра в клеточку. – Нет… Я не хожу, Юлечка, – сказал он мне после того, как лег. Но я хоть и была в глубоком шоке, способности соображать не утратила. – Ты, – говорю, – ходишь, и не просто ходишь! А без стыда и совести! – Разве? Я случайно! И тут меня прорвало. Я прямо заорала: – Перестань морочить мне голову! Ты притворялся?! Ты всё это время притворялся?! Я так громко это выкрикнула, что у меня у самой зазвенело в ушах, а в глазах пронеслись многочисленные ночные горшки, скандалы на пустом месте, как я тысячи раз отпрашивалась с работы и ползала возле кровати, собирая тряпкой разлитый суп. – Нет, Юлечка, я не притворялся! – упорствовал папочка. – Всё! – сказала я. – Нанимаю тебе сиделку. Папа закатил глаза. Артист погорелого театра! – Юлия, мне плохо. Кружится голова. Принеси коробку. Так он называл аптечку. – Да фиг тебе! – вырвалось у меня. Оно и правда вырвалось. Но на самом деле прозвучать должно было следующим образом: «ДА ФИГ ТЕБЕ!!!» И даже, знаете, еще грубее. И я сказала грубее. Папочка заверещал: – Доча, ты ругаешься? Но через горькую обиду я уже чувствовала свою власть и всемогущество: – Ругаюсь? Нет! Это я еще только начала. Это я только разминаюсь, ясно?! И только слово мне поперек скажи! Он пытался, конечно, оправдаться, что-то лепетал, но я сказала ему, что он симулянт и врун! А он: – Юля, я запутался. И вот это «запутался» опять вывело меня из себя: – Хочешь я тебе, папа, судно принесу?! Я сейчас принесу! Пошла, вернулась с металлической уткой в руке, которую я после него мыла бессчетное количество раз. А он не на шутку испугался: – Положи судно. – Не. Оно меня успокаивает. Папочка с прытью начал ползти по кровати к стене: – Не маши им передо мной! – Уже не нужно судно, да? Тут папа даже взвизгнул: – Положи судно немедленно! Ну положила я судно. На тумбочку. Прямо перед его носом грохнула. – Пропала нужда, я смотрю! Три года! Три! Как рабыня Изаура! Как у тебя совести-то хватило притворяться?! Так вот куда халва по ночам пропадала! Папочка пытался оправдываться: – Тот обморок год назад был правдой. Железное судно снова оказалось в моей руке. Подумала, двину ему от души, по-родственному. Суд меня оправдает. Удержалась только потому, что отец заорал на весь дом: – Положи немедленно судно! Люди! Помогите! Меня сейчас будут убивать! Спасите!!! В итоге я его не убила. Хотя желание было сильное. Но я гуманист. Сдержала себя. Провела над собой стремительную мощную работу. Сели за стол переговоров. Разделили обязанности. Чудесно исцеленный даже согласился сам себя мыть. А я получила свободу. Отмена крепостного права и всё такое. Своими руками вышвырнула судно на помойку. Потом тщательно пересмотрела свой скудный гардероб. Кое-что еще можно было надеть. Я была готова к новому собеседованию. В самом широком смысле этого слова. Жизнь словно открылась передо мной, как тяжелые ворота старого замка. Дурацкий образ. Но смысл, надеюсь, понятен. * * * Воры-грабители отдыхали, лежа на кровати. Миша полежал, заложив руки за голову, немного подумал о том, какой он ловкий и какой он молодец, и потянулся к Ире. Заскрипела кровать. – Не трогай меня! – сказала Ира строго. – Хорошо-хорошо, – Миша вернулся в прежнюю позицию. Ира подняла и показала Мише голую ногу. – Видишь, как опухла? Тот снова потянул к ней руки: – Все равно нога красивая. – Я знаю, – Ира убрала ногу. – Не сворачивай с темы. Нельзя было больше попросить? – Ты же знаешь Пранкера. Ноут, говорит, юзаный. – А ты что ему сказал? – Я говорю, нормальный, не старый, сам посмотри. – Ничего ты такого не сказал. Не трогай мою ногу! Взял копейки и ушел. Миша поджал губы. Он и сам понимал, что сдал компьютер задешево. – Да еще надергаем. – Как я надергаю? – спросила Ира. – Как? Еле хожу. – Я сам пойду. Ира замотала головой: – Одного не отпущу! – Будешь за мной на такси ездить? – Как-нибудь найду способ, – сказала Ира. – Буду осуществлять общий контроль, ясно? – Конечно, – ответил Миша и полез к ней с упорством бывшего спортсмена. – У меня нога, – сказала Ира. – Я знаю, – ответил Миша. Заскрипела, застонала кровать. * * * Чтобы попасть на следующее собеседование, мне нужно было пройти собеседование и только после этого получить драгоценный адрес. И, как ни странно, эту наводку дал мне отец. Действительно, не знаешь, где найдешь. Я пришла в дом напротив Красной площади. Входя, оглянулась на зубчатые стены и успела удивиться, как они могли хоть от чего-то защитить? Поздоровалась с охранником. Кажется, от этого он стал еще злее: – Документы. – Я на собеседование. – Ваши документы! Разглядывая мой паспорт, охранник приказал: – Бахилы надевайте. Я послушно надела бахилы. Предчувствие было нехорошим. – Третий этаж, по лестнице, – сказал охранник. Я пошла. Белая мраморная лестница, как в Большом театре. Лифт не предложили. Спасибо, что бахилы не заставили покупать. Единственный плюс – из окон было видно Кремль. Чем выше поднималась, тем лучше становился виден. Тайный кастинг в логове олигарха Филимонова. Только для своих. Мне уже хотелось сбежать. Однако я заставила себя добраться до нужного этажа. В коридоре сидели, как бы это сказать, девушки. Повернулись все разом. Как динозавры в фильме «Парк Юрского периода». Думала, на конкурс красоты попала. Все на каблуках, в мини. Тощие. А меня словно кофе им приносить наняли. Каблуков нет, эпиляции тоже. Я, похоже, в пролете. – Кто последний? – спрашиваю. Думаете, мне кто-нибудь ответил? Тишина на Ваганьковском кладбище. Еще и отвернулись, золушки гребаные, словно по команде. Села на стул с краю. Все уткнулись в огромные смартфоны. Ну, и я тоже. * * * В спальне у воров тихо играло радио. Джаз. По идее, он должен был способствовать расслаблению. Но Ира, напротив, напрягалась всё больше и больше. Окончательно она вышла из себя, когда Миша залез в постель с тарелкой, поставил ее себе на колени и начал есть. Точнее, чавкать. На всю комнату. – Какое у нас будущее? – спросила Ира. – Светлое, – сказал Миша спокойно. – Я просила тебя не есть в кровати! – Я в последний раз. – Что нас ждет? – сказала Ира. – До пенсии вот так бегать будем? – Блин! – сказал Миша. – Я котлету уронил. – А если тебя поймают? – говорила Ира. – Меня не будет, а тебя поймают? Если я останусь? Одна? С этой ногой драной? Что со мной будет? – Ир, я – спортсмен. Нет у меня воображения. Не мучай меня. – Всё плохо! – сказала Ира драматическим голосом. – Нас ничего не связывает вообще. Миша внимательно посмотрел на Иру, отложил тарелку с недоеденной котлетой, вытер рот рукой и сказал: – Ладно. Выходи за меня. Ира от возмущения даже взвизгнула: – Заткнись! С этим не шутят, Мишенька. Может, у тебя в Тушино шутят, а у нас на Арбате – нет! – Я не шучу. Дернем что-нибудь ценное – я тебе кольцо куплю. – Всё, я спать. Ира легла и демонстративно отвернулась к стене. Долго устраивалась, но всё это попой к Мише. Скрипела кровать. – Ир, я два куплю. Кольца, – сказал Миша за ее спиной. – Тебе и мне. Ир… Ира заплакала. Тихо, как в детстве. Миша подумал и положил ей руку на плечо. Гладил нежно, неуверенно. * * * Очередь претенденток двигалась медленно. Сидели мы долго. Кое-кто из моделей даже заснул. Понятное дело, красиво заснул. Было одиннадцать вечера, когда до меня дошла очередь. Появился дядя с внешностью Колчака, в дорогом костюме и с розовым галстуком. Он сказал: – Дайте мне ваш смартфон. – Это что-то новое, – говорю. – А если не дам? – Пойдете домой, – сказал дядя. Короче, смартфон я отдала. Дядя развернулся на каблуках и бодро зашагал по коридору. Остановился и сказал не оборачиваясь командным голосом: – А что вы сидите? Вам отдельное приглашение нужно? Пошли по коридору вместе. Судя по всему, в этом здании попытались восстановить бывшую купеческую роскошь, но получился китайский чайный дом. Беременные амуры смотрели из-под потолка, искренне не понимая, как у такого человека, как я, вообще может быть смартфон. Вошли в комнату-аппендикс. Адмирал Колчак тут же уселся на свой личный стул. Я без приглашения села напротив. Дядя катнул по гранитной столешнице ручку, положил листок бумаги. – Пишите, – сказал. – Что писать? Дядя захотел прожечь меня взглядом, но кишка у него тонка. – Вы в какой области специалист? – По связям с общественностью. Дядя не сводил с меня бесцветных глаз: – Напишите мне правду. Словно меня в разведчики принимали. – В смысле, правду? – спрашиваю. – Ваше первое впечатление! – дядя начал раздражаться. – Я не понимаю, – сказала я спокойно. – Об этом месте. Дядя встал и ушел. А я задумалась. Может ли лживый отзыв помочь получить долгожданную работу? Прислушалась к себе. Решение не пришло. Заурчало в животе от голода. Подумала, я вам напишу! Я вам сейчас напишу! «Из всех виденных мной на девичьем веку богаделен эта – самая жалкая. Похоже, строителям, которые делали здесь ремонт, выкололи глаза еще до начала работ. За слова “пожалуйста” и “спасибо” местный персонал нещадно штрафуют. Стулья для посетителей закупали в кунсткамере. Не буду говорить за прекрасных соискательниц, но меня заставили ждать семь часов. За это время я прочитала весь интернет до последнего блога и не смогла добиться ни глотка воды. Всей женской бригадой мы кланяемся в пол за работающий туалет. Пили воду оттуда. Можно сделать поспешный вывод о хозяине этого офиса. Этот человек слишком занят, чтобы думать о людях, или ему на них наплевать. Не могу выбрать, первое или второе. Я слишком занята. Да и мне наплевать, если честно. Из хорошего – бахилы. Цвет морской волны, бесплатные и не порвались при первом же шаге…» Дописав, я встала, открыла дверь в коридор и громко крикнула: – Эй! Я всё! Верните мне смартфон! Эй!!! * * * И снова сидели воры в машине, собираясь, настраиваясь перед очередным делом. Миша сказал: – Не надо сейчас за мной ходить. Сразу в подъезд иди или в машине жди. – Я с тобой не разговариваю, – сказала Ира. – Значит, будешь здесь ждать? – Ты никуда не пойдешь. Я передумала. И я не пойду, и ты не пойдешь тоже! – Ир, не выноси мне мозг сейчас. Мне работать, понимаешь? – Одного не пущу! Ты один всё напутаешь. – Что можно напутать при ограблении?! Что?! – зарычал Миша, – Вырвал, побежал! Всё! Против своего обыкновения, Ира не стала отвечать агрессией на агрессию. – Ты мог бы работать курьером, – сказала она. – Ты был бы самый быстрый курьер. – Всё. Надоело, – сказал Миша и открыл дверь машины. – Стой. Я тебя поцелую. Миша нагнулся и позволил себя поцеловать. – Будь осторожнее, – сказала Ира. – Не-а. – Дурак! – крикнула она. Но дверь захлопнулась, и Миша ее уже не услышал. Ира еле дошла до условленного подъезда. С трудом открыла дверь на толстой, дореволюционной пружине. Миша уже ее ждал. Гордый, словно только что в одиночку занял Константинополь. – Еле доковыляла, – сказала Ира, и тут она увидела сумку. – Ого! Спортивная, объемная сумка, стоящая на подоконнике, была набита под завязку. – Как ты ее дотащил? – Ты спроси, как я ее дернул! – Как? – спросила Ира. – Она вообще не кричала! – сказал Миша. – Кто? – не поняла Ира. – Цыганка эта. Не побежала за мной, ничего. Это было легко. – Тяжелая сумка? – спросила Ира, глядя на добычу. – Очень, – кивнул довольный собой Миша. – Если цыганка, значит, вещи ворованные. – Может, золото. Она вся в золоте была. – Стоп. Давай не говорить раньше времени. Можно сглазить. Ира подошла к сумке и сказала серьезно: – С богом! Миша, как по команде, расстегнул молнию. Через мгновение тишину подъезда разорвал детский плач. – Что?! Это?! Такое?! – спросила Ира, губы ее дрожали. Миша не ответил. Но всё было и так понятно. Миша украл младенца. В сумке был живой ребенок, в шапочке и комбинезоне и в голубом конверте. Младенец щурился от яркого света, искренне не понимая, почему его разбудили таким варварским способом. – Сколько ему? – почему-то спросил остолбеневший Миша. Ира повернулась к нему с желанием убить: – Откуда?! Я?! Знаю?!!! * * * Мой папочка не просто изменился. Он изменился кардинальным образом. Натянув спортивный костюм, он пылесосил или, я могу предположить, специально принял к моему приходу рабочую позу. – Юлечка, я пылесошу, – крикнул он мне, как только я вошла. – Я вижу, папа. Более того, я искренне это ценю! Он порозовел, расправил плечи, ожидая слушать похвалы дальше, но у меня зазвонил мобильный. – Папа. Выключи пылесос. Он сразу обиделся, как человек, который работал в первый раз в своей жизни: – Ну, вот… Ушел, волоча мертвый пылесос за собой, ухватив тот за гусиную шею. – Назовите номер вашей карты, – сказал мне голос в трубке. – Ага, щас, – ответила я весело. – Ваша карта привязана к телефону? – голос показался мне знакомым. – Так, здесь мне подсказывают, привязана. Мой телефон звякнул. Голос в трубке продолжил: – Только что мы перечислили вам компенсацию. – За что? – спросила я, до конца не понимая, что происходит. – За ожидание. – Какое ожидание? – я всё еще ничего не понимала. Голос в трубке стал нервным: – Накануне. Собеседование. Соображайте быстрее! Это уже начинает раздражать! И тут я поняла. Они решили заплатить за ожидание у олигарха. Как мило с их стороны. – Спасибо, – говорю. – Я вспомнила. А остальным? – Только вам. Возмутились только вы. На том конце положили трубку. Тут же крутился папочка, картинно перекладывая трубку пылесоса из руки в руку. А я посмотрела на сумму и офигела порядком. За такие деньги я бы согласилась ждать собеседования каждый день. И потом, кто-нибудь из вас слышал о том, чтобы у олигархов просыпалась совесть? * * * Младенец надрывался, как в последний раз, рыдал, как перед концом света. Заставить замолчать его было невозможно. Когда из квартир начали выглядывать люди, Миша решил перенести ребенка в машину. – Только не в сумке! – закричала Ира. – Что ж я, дурак что ли? – сказал Миша. Он в руках перенес ребенка в автомобиль. Закрыл дверь. В салоне сразу не осталось места. Крик заполнил собой всё пространство. – Он плачет! Плачет! – Ира задыхалась от волнения. – А то я не вижу! – сказал Миша раздраженно. – Так сделай что-нибудь! – Что мне сделать?! – Я не знаю! – почти прокричала Ира. – Верни его цыганке! – Ты дура, что ли?! Где я ее найду? – Миша выразительно посмотрел на сожительницу. – Я не знаю, – Ира выходила из себя. – Мне плевать! Убери его! – Может, это девочка. – Мне все равно! – казалось, Ира сейчас взорвется. – Чего она хочет?! – Она орет. Я не знаю. Ей что-то не нравится. – Что не нравится? Лицо ребенка было красным и сморщенным. Слезы стояли в глазах, как в маленьких лужах. – Знаю, что ей не нравится, – сказал Миша. – Что? – спросила Ира. – Ты! Миша, торопясь, расстегнул кнопки на конверте и комбинезоне. Ребенок продолжал надрываться. – Опа! – сказал Миша. – Что там? – Ира вытянула шею. – Сама посмотри. – Я не хочу смотреть, – Ира втянула голову, как черепаха. – Ты мне так скажи. – Ну, во-первых, это мальчик, – сказал Миша с чувством превосходства. – А во-вторых… – Что? Ну что там? – Мальчик обкакался, – сказал Миша торжественно. – Точно, – кивнула Ира. – До меня дошел запах. Буэээ. Ты сделаешь что-нибудь? – Не, – сказал Миша. – Это женское дело. – Ну, нет! – Ира умудрилась в тесном салоне автомобиля упереться руками в бока. – Убираться – женское дело! Извращенный секс – женское дело, ясно! А чужой ребенок – это вообще не женское дело!!! Миша выразительно посмотрел на Иру: – Ты можешь успокоиться? Детский крик вынимал душу. – Не могу. Я не могу успокоиться. Не буду. У меня нога! Миша откинулся на водительском кресле и сказал: – Тогда он будет орать. В окно машины постучали. Ира и Миша повернулись на стук одновременно и одновременно похолодели. – Менты! – сказала Ира тихо. – Нам конец! Полицейский постучал в окно еще раз. Младенец затих, словно осознал создавшуюся ситуацию. А вот Ира от страха принялась скулить. Тоненько, как новая собака в питомнике. – Откройте дверь, – сказал глухим голосом полицейский за стеклом. – Давай, уезжай, уезжай! – зашипела Ира Мише. – Куда я поеду?! – Миша говорил, стараясь не двигать губами. – Машина его перед нами стоит! Ира откинулась в кресле и закрыла глаза: – Тогда открывай. Я не знаю, что делать. Нас посадят. Полицейский снова постучал в дверь. – Откройте, пожалуйста! – сказал он. «Козел», – подумал Миша и открыл дверь. В салоне стало слышно улицу. Полицейский козырнул, пригнувшись: – Здравствуйте. Старший сержант Власов. Ваши документы. Краденый ребенок подал голос. Словно ответил, что документов у него нет. – Здрасте, – сказал Миша полицейскому. – Секунду. Открыл бардачок: – Вот. Полицейский пролистал паспорт, взглянул на права. – Почему здесь остановились? Миша собирался ответить менту, но краденый младенец вдруг взорвался криком, и это сбило Мишу с мысли. Он промычал что-то невнятное. Но Ира спасла положение: – Нам нужно было переодеть ребенка. Полицейский посмотрел на младенца в сумке. К счастью в полумраке салона сумку можно было принять за переноску. – Ребенка? – переспросил полицейский с подозрением. – Да, – включился Миша. – Наш ребенок. Общий. Наш сын. Кирилл. – Кирилл Михайлович, – сказала Ира. – В паспорте у вас ребенок не вписан, – сказал полицейский. – Пока не вписан, – ответила Ира за Мишу. – Не успели еще. – В отделении была очередь, – подхватил Миша. – Сейчас это делается в службе одного окна, – сказал полицейский, не отдавая документы. – Точно, – сказала Ира. – Туда не дошли еще. Да, Миш? – Да, – сказал Миша. Младенец в сумке закашлялся от крика. – Прикройте его, – неожиданно сказал полицейский, – Простудится. – Да, конечно, – кивнул Миша. – И еще… – начал тот. – Что? – спросила Ира испуганно. – Здесь стоянка запрещена, – сказал полицейский, вернул Мише документы и, закрыв дверь автомобиля, исчез из их жизни. – Уезжаем! – зашипела Ира. – Быстрей! Быстрей! Миша нажал на газ. – Мог номер запомнить, – сказал Миша, выкручивая руль. – Надо машину на стоянку отогнать. * * * Меня позвали во дворец олигарха Филимонова во второй раз. Я шла и понимала, что я лучше всех. Просто так не позвали бы. В этот раз приняли гораздо лучше. Сочинение мое подействовало. Дядя с внешностью Колчака побежал за чаем. И главное, мне разрешили не надевать бахилы. Уселась в кабинете Шальная Императрица, осмотрелась. Когда Колчак вернулся с заварочным чайником и двумя чашками, я спросила: – Какие интересные шахматы. Это слоновая кость? – Нет, – сказал дядя. – Человеческая. Он вообще был не самым приятным собеседником. Я надеялась, что с олигархом Филимоновым общаться будет проще. Дядя тем временем сказал: – Всё приходится делать самому. – Вы случайно не в курсе, меня берут на работу? – С чего вы взяли? – спросил дядя. – Иначе бы меня сюда не позвали. Дядя пристально посмотрел на меня и придвинул стул ближе. – Так, – сказал он. – Вы замужем? – Нет. И тут дядя начал наглеть: – Мог бы и не спрашивать. Вы девушка некрасивая, в общении малоприятная. Вряд ли у вас кто-то есть. Значит, работе будете отдаваться на все сто. Правильно я понимаю? – Хамить не надо. – Сама дура. Мне это надоело. Я оглянулась на дверь: – А можно поговорить непосредственно с работодателем? – Можно, – сказал дядя и не двинулся с места. Прошла тяжелая минута. – Он придет? – Кто? – Филимонов. – Он уже здесь. Я отказывалась в это верить: – Вы не Филимонов. Я видела фотографию в интернете. – Такая большая, а интернету верит, – хмыкнул дядя. Тут я, признаюсь, немного потеряла лицо: – То есть вы… Но… – Что? – Вы просто сами встретили. Сами – чай… Филимонов пожал плечами: – Хожу в народ. Как Толстой. Что смущает? – Ничего. Извините меня, что я… – Еще раз извинишься – вылетишь как пробка! Ясно?! – Ясно. – Теперь твои обязанности, – Филимонов хрустнул костяшками пальцев и устроился в кресле удобнее. – Будешь отвечать за мой светлый образ в СМИ и Сети. – Моя задача сделать его еще светлее? – Ты должна сделать, чтобы меня все ненавидели. Я удивилась: – Что? – Еще раз переспросишь – вылетишь как пробка! – снова сказал олигарх Филимонов. * * * Ира сидела одна и смотрела, как уставший младенец сучит маленькими красными кулачками с зажатыми большими пальцами. Ребенок всё еще плакал, но видно было, что он, бедный, устал, почти надорвался. Плач вырывался всплесками, через большие паузы. Ира была в отчаянии. Уже даже фонарик на телефоне, на который он первое время отвлекался, не помогал. Ира заговорила с младенцем, как со сверстником: – Ну, что ты хочешь? Что ты как дурак? Да перестань уже! Ну, слушать это невозможно! Я прошу тебя… Ребенок уже хрипел, как Высоцкий. Ире было жалко его, но еще сильнее было жалко себя. – Замолчи! Сейчас придет Миша. Ты понимаешь? Сейчас вернется, и всё будет. Да хватит уже!!! Последнюю фразу Ира прокричала в сердцах. Ребенок, удивившись, замолк, но после начал плакать с новой силой. Хрипота прошла, и прорезался у младенца поразительной звонкости голос. Ира вспомнила рассказ Чехова «Спать хочется». Хлопнула дверь. Миша принес с собой покупки в пакете мутного целлофана. – Ребенок краденый, – сказала ему Ира. – Я знаю, – сказал Миша. – Я сам его украл. – Нет. Он уже краденый был, когда ты его украл. Миша посмотрел на свою подругу с осуждением: – Потому что он у цыганки был? Ты из этого такой вывод сделала? Так это расизм. – В сумке закрытой он был, – сказала Ира. – Конечно, краденый. – Я против расизма. Вот памперсы купил, – Миша зашуршал пакетом, показал новую упаковку. – Надо переодеть. Миша достал пачку подгузников. – Я не буду, – скривилась Ира. – Меня вырвет. – А тебе самой поменять памперсы не надо? – спросил Миша. – Да пошел ты! – Тихо ты! Нельзя ругаться при ребенке! Мальчик плакал, но уже негромко. Устал. Огромные, мокрые от слез глаза смотрели в потолок. Глаза были разного цвета. Один голубой, другой карий. – Иди сюда, Кирюха, – сказал Миша громко. – Будем трусы тебе менять. – Почему Кирилл сразу? – возмутилась Ира. – Это не точно еще. – Как назвали, так назвали, – сказал Миша, расстегивая липучки старого подгузника. – Он на Антона больше похож. – Ира с фальшивой улыбкой потянулась к младенцу: – Антоша! – Убери руки немытые от Кирилла! – сказал Миша резко. Ира отдернула руку, посмотрела на сожителя с обидой. Тот не заметил Ириного взгляда, отогнул край старого подгузника и присвистнул: – Опа! Еще больше навалил. Салфетки там были где-то. – Они для смартфона. – Давай. Деваться некуда. Ира зажала нос, потянулась за салфетками и передала их Мише. У того защипало глаза, и тошнота накатила тяжелой волной. – Господи, я не могу! – выдохнул Миша. – Ладно. Уйди оттуда! – сказала Ира раздраженно. Они снова поменялись местами. В голосе Иры появились незнакомые нотки. Словно в ней заговорила бабушка по материнской линии: – Всё сама! Ну всё сама! Пакет дай сюда – грязное складывать! Делала Ира всё крайне неумело. Брала младенца за ногу двумя пальцами, испачкала себе руку, при этом старалась быть ласковой, и тоже неумело. – Потерпи, Антоша, – говорила она, безбожно сюсюкая, – потерпи, дорогой. – Кирилл, – поправил Миша. – Молчи, слабак, – сказала она Мише, достала салфетки, сразу несколько штук. – Вот, сейчас всё-всё вытрем, – сказала она младенцу ласково и потом повернулась к Мише: – Памперс давай. – Вот. – Они огромные! – сказала Ира. – Ты на себя подгузники купил? – Откуда я знал, какого он размера, – Миша обиделся. – На телефон бы его сфотографировал. – Ага, – кивнул Миша. – Ворованного ребенка. И продавщице бы показал. – Не мы первые его украли! – сказала Ира со значением. – Это, конечно, меняет дело. Вопреки их ожиданиям, младенец в чистом подгузнике плакать не перестал. Он теперь делал это не так громко, хныкал, не переставая. – Теперь-то он чем недоволен? – спросила Ира, принюхиваясь. – Он есть хочет, – сказал Миша торжественно. – Но я и это предусмотрел! – Ага, и купил ему орешков! – Фруктовое пюре, – сказал Миша. Ира внимательно посмотрела на младенца: – Такого грудью кормят, скорее всего. – Ну и чего ты ждешь? – Ты дурак совсем?! Давай пюре. Миша передал Ире пюре. Ира свернула с тюбика колпачок. Миша взял младенца на руки. – В следующий раз надо смесь купить. Давай, Антон, покажи себя! – сказала Ира. – Да, Кирилл, – сказал Миша. – Пора переходить на нормальное питание. Младенец удивленно посмотрел на тюбик, притянул руками его ко рту и с аппетитом зачмокал. Ира и Миша одновременно улыбнулись. – Ест, смотри, ест! – сказал Миша радостно. – Ты бы тоже ел. Голодный совсем. Выдавливай понемножку, а то подавится. – Сколько все-таки ему лет, интересно? – Лет? Дурак, что ли? Года нет, – сказала Ира уверенно, а после подумала и добавила: – Или год. Миша с улыбкой смотрел на ребенка: – Ему год, скорее всего. А нам знаешь, сколько дадут? За похищение человека? – Сколько? – спросила Ира, продолжая кормление. С этой статьей воры еще не сталкивались. Уголовный кодекс Российской Федерации, статья 126. Похищение человека, совершенное в отношении заведомо несовершеннолетнего группой лиц по предварительному сговору, наказывается лишением свободы на срок от пяти до двенадцати лет. Вторая глава Пообедав, а может, даже поужинав, краденый мальчик начал говорить на своем языке. Так говорят уличные голуби, когда они в хорошем настроении. Миша, глядя на пацана, улыбался: – Он так разговаривает! Смотри, Ир. – Может, выпьем в честь этого? – сказала подельница раздраженно. – А чего, давай. – Ты чего, идиот?! – Обзываться не надо. Я этого не люблю, – ничто не могло сбить Мишин благостный настрой. – Гляди, палец взял! Держит! Ир, чего ты на меня так смотришь? Я руки помыл. Младенец сосал Мишин палец, но Ира насильно вынула палец у ребенка изо рта. – А когда за тобой придут, ты им что скажешь? Смотрите, у меня руки чистые! – Ну, придут не только за мной, – Миша вытер мокрый палец о штаны. – А вот сейчас легче сразу стало, – сказала Ира. – Спасибо тебе от всего сердца! Миша не ответил. Помолчали. Малыш гулил, а после начал тихо щелкать языком. – Мы можем отдать его в детский дом, – сказал Миша, подумав. – А может, сразу на органы? – Ты дура, что ли?! – Миша был по-настоящему возмущен. – Совсем? – Видимо, да. Раз с тобой связалась. – Да ты сама его вернуть цыганке предлагала! – Я была в состоянии эффекта, – сказала Ира. – Аффекта, – поправил ее Миша. – Да, вот я в нем была, представь себе. Теперь она любовалась младенцем. Пухлые щечки, да такие нежные, как пирожные в «Волконском». – Это нормальное твое состояние, – сказал Миша. – Быть не в себе! – Он словно задался целью вывести Иру из себя. И он этого добился. – Ты – тупой спортсмен! – сказала Ира. Он кивнул: – Ес, ай эм. – Я просто жалею, что потратила на тебя лучшие годы! Жалею, что выбрала тебя!.. Увлеченные обычным для них разговором, Ира и Миша не заметили, что ребенок перестал гулить. – …Выбрала? – продолжал разорялся Миша. – Ты меня выбрала?! Да ты пыталась стащить у меня бумажник! – Это не важно, – сказала Ира. Она не любила говорить о прошлом. – А я тебя поймал! – Миша ясно помнил, какой у нее был в тот момент испуганный вид. – Я просто не захотела уходить. – Я тебя крепко держал. – Я поддалась специально, – Ира не собиралась сдаваться. Но Миша уже превратился в мачо-засранца, поняв, что уровень накала подходящий. – В тот раз ты звала на помощь, – сказал он тоном ниже. – Не помню такого вообще, – Ира облизнула губы, подхватив игру. – Напомнить тебе? – и он наклонился над Ирой. Поцеловал ее долгим поцелуем. – Раньше ты целовался лучше, – сказала Ира, когда он позволил ей вздохнуть. – Была большая практика, – улыбнулся Миша. – До тебя. – Да кому ты был нужен! – Тихо! – сказал Миша. Ира возмутилась: – Почему это? – Смотри, Кирилл какой-то красный стал. – Антон? – Кирилл! Ира посмотрела на малыша и сильно изменилась в лице. Весь красный, напряженный, ребенок дергал ручками и дышал через раз. – Господи! – Он задыхается! – Звони в скорую! – крикнула Ира. – Миша! Срочно! Срочно!.. * * * Кто спит стоя? Слоны. Возможно, лошади. Надо посмотреть в Википедии. Стоя спят киты – видела ролик. Но они это делают в воде. Воды вокруг меня не было. Был враждебный офис. «Враждебный офис» – название сериала на «Нетфликсе». Тут тебе всё: и коллеги, которые тебя не замечают, и ксерокс в пятнах крови, и отравленная вода в кулере. Это я сейчас фантазирую. Вода была вполне себе. Коллеги были сдержанны, молчаливы, вежливы. И ксерокс чистый. Но не было мне места «где голову приклонити». Шаталась я по офису олигарха Филимонова, как зомби. Иногда заходила в кабинеты, спрашивала разрешения посидеть немного. Чтобы с людьми хоть побыть. «У нас здесь сейчас будет встреча», говорили мне. И я вставала, извинялась и тащила свою тоскливую задницу дальше. Бродила по коридорам, как тень отца Гамлета. Познакомилась с Генычем, правой рукой олигарха Филимонова. Геныч был человек, который дважды повторял особенно важные слова. При первой встрече он мне сказал: – Очень рад тебя здесь видеть. Очень рад! – А можно мне встретиться с Александром Александровичем? – спрашиваю. – Записаться к нему на прием хочешь? – Хочу. – Посмотрим, – сказал Геныч и торжественно достал планшет палеозойского периода, потыкал в него пальцем, который более был приспособлен нажимать на курок. При этом Геныч жевал ус. – Посмотрим свободное время. Посмотрим. Есть! Суббота, двадцать седьмое. Я ужаснулась: – Через две недели?! Но Геныч меня поправил: – Тринадцать дней, – и повторил: – Да, тринадцать. Попробовала ему объяснить: – Понимаете, в чем дело… – начала я. – В чем? – Я просто не знаю, что мне делать. В смысле, как мне эти дни провести? – С пользой провести. С пользой, – сказал Геныч и ушел. Так я стала офисным призраком. Юлька – унылый дух безделья. Меня перестали замечать вовсе. Мне перестали отвечать. Через три дня я выпила из бутылочки принесенный с собой йогурт и сказала: – Ау, есть здесь кто-нибудь? Сказала в пустую бутылку! Я сходила с ума. * * * Врач, невысокий и очень серьезный, собирал свою сумку, похожую на футляр от аккордеона. Аккуратно разобрал на две половинки шприц, предварительно закрыв иголку колпачком, положил в маленький пакетик, протянул его Ире: – Вот. Выбросьте, пожалуйста. – Хорошо, – сказала Ира, принимая осторожно пакетик. – Вколол ему дексаметазон, – сказал врач. – Хорошо, что мальчик заснул. Проснется – покормите. Но ни в коем случае не фруктовым пюре. Ребенок у вас аллергик. Рекомендую вам записаться на прием к аллергологу. И не вводить пока новых продуктов. – Спасибо вам, доктор, – сказал Миша, стоявший тут же, и тяжело вздохнул. Ему было стыдно. Это он купил фруктовое пюре. Врач закрыл сумку, застегнул, потом расстегнул ее снова: – Можно полис ребенка? И установилась в квартире тишина. И посмотрели Ира и Миша друг на друга не сговариваясь. И конечно, врач заметил это. Он был очень внимательный. – Полис был, – сказала Ира, улыбаясь одними губами. – Но его сейчас нет… Потеряли. Врач сел в коридоре, положил на колени сумку-футляр. В руке у него появилась ручка, словно из рукава достал. После начал он заполнять форму, углубившись в это занятие. Делал он каждое дело на сто двадцать процентов, полностью сосредотачивался на нем. – Плохо, что потеряли, – сказал он, не поднимая головы. – Как зовут ребенка? Тут воры сделали еще одну ошибку. Ответили одновременно. Миша сказал «Кирилл», а Ира назвала младенца Антоном. – Ему шесть месяцев, – зачем-то добавил Миша. Врач перестал писать. – Так Кирилл или Антон? – Доктор, – начала Ира. – Мы с Михаилом… Врач удивился еще больше: – С Михаилом? – Это мое имя, – отозвался Миша. – Да, – сказал Ира. – И он мой муж. Мы с мужем Михаилом с самого начала хотели назвать ребенка по-разному. – И назвали! – поддакнул Миша, не подумав. Врач отложил ручку: – В смысле, назвали? Двумя именами? – Нет. Ванечкой, – сказала Ира быстро. Теперь уже удивился Миша: – Ванечкой? Врач сцепил руки над сумкой и переводил взгляд с Миши на Иру, как следователь: – Так, это еще одно имя? – Нет-нет, – замахала Ира руками. – Оно окончательное. – Да, последнее, – сказал Миша. – Чтобы нам с мужем не ссориться, – подхватила Ира. – Мы назвали ребенка Ванечкой. – Да. Так в документах, – продолжил Миша. Теперь они снова врали вместе, как профессионалы. Врач снова взял ручку: – Можно, кстати, свидетельство о рождении? – Свидетельства, к сожалению, тоже нет, – сказала Ира. А Миша в стороне сделал грустное лицо. – Тоже потеряли? – сказал врач. Ира мелко-мелко закивала, а Миша ответил: – Все документы бабушка увезла. Случайно. – Да, – Ира показала на Мишу. – Его теща. Моя мама родная. Она, как клептоманка, знаете? Всё хватает, и папку с документами тоже схватила. – Понятно. Сколько Ване месяцев? – спросил врач. – Семь, – сказала Ира. – Говорили шесть до этого, – напомнил доктор. Ира широко распахнула глаза: – Разве? – У меня хорошая память. Ваш муж сказал. В разговоре наступила пауза. «Сука, – подумал Миша про врача. И еще подумал: – Воровать легче». – Да, – выдавила из себя Ира. – Ему шесть, но… Она просто не знала, что сказать дальше. Может быть, в первый раз в жизни. Вид беззащитного младенца лишал ее сил. Но Миша спас ситуацию. – Ему шесть и две недели. То есть почти семь. Тут с какой стороны посмотреть, понимаете? Прозвучало это неубедительно. И вообще всё это походило на плохой театр, артисты которого играли пьесу, текст которой прочитали в первый раз только перед выходом на сцену. Врач дописал что-то на одной бумаге, поменял листы и снова начал писать. – Повторяю, – сказал он, поднимаясь, – у вашего Ванечки аллергия. Запомните, фруктовое пюре отменяется. Только смеси. – Я запрещу мужу его покупать, – сказала Ира. Ее охватила такая слабость, что была бы ее воля, она улеглась бы спать прямо на полу. Врач полез в карман и вытащил визитку: – Вот моя карточка, пришлите мне на этот адрес скан полиса и свидетельство о рождении. Когда бабушка… ваша мама вернется. Ира некрепкой рукой приняла визитку: – Пришлем обязательно. Спасибо вам, доктор. Врач повернулся, уже дошел до входной двери, но возле нее остановился, чтобы высказаться еще: – Я понимаю, вы – молодые родители. У вас, может быть, другое на уме. Но я вас очень прошу: будьте внимательнее. Вы несете ответственность за эту жизнь. Извините за пафос. Врач открыл дверь, неожиданно легко справившись с замком, и вышел. Ира повернулась к Мише и зашипела как змея: – Ты видел, как он на нас смотрел? – Как? – С подозрением, вот как! Мы путались! Выкручивались! Он обо всем догадался. – Да ему плевать. Нет, спасибо ему, конечно. Помог. Но он – доктор. Это его профессия. Миша положил руку Ире на плечо, но та руку немедленно скинула. – Он настучит. – Да перестань. – Настучит точно! – Спорим – нет? – Миша улыбнулся. – Спорим на секс? – Ты просто клинический идиот! – Ага, – кивнул Миша. – А ты живешь с идиотом. – Вынуждена жить, – сказала она. – Из-за ребенка. И тут же заплакал младенец. Горько и громко. – Видишь, – сказал Миша, – ты Ванечку сейчас своими словами обидела! * * * Я – девушка не наглая и не храбрая. Меня сложно вывести из себя. Но, видит бог, я долго терпела, прежде чем пойти на хитрость. Если меня не пускают к Филимонову, я прорвусь к нему без разрешения. И не через тринадцать дней! А сегодня! Сейчас! Я решила зайти в его кабинет, словно по ошибке. Выгонят – нестрашно. Зато напомню о себе. Подходя к кабинету, живо себе представила, как я открываю дверь. А там за мраморным столом сидят Филимонов, Илон Маск, Билл Гейтс и российский министр экономического развития. В глубоком шоке я останавливаюсь на пороге, и Маск глубоким баритоном произносит: – Good day, lady! What are you doing here? [1] А я ему такая на чистом английском, без акцента: – Я, Илон, здесь работаю. В отличие от вас. И тут Илон Маск делает такое лицо, словно все его спутники разом упали с неба на землю. 1 Здравствуйте, леди! Что вы здесь делаете? ( англ. ) Открыв дверь в кабинет, я не увидела никого и ничего, кроме затылка олигарха Филимонова, который сидел в кресле ко мне спиной. Лицом он обратился к высокому окну, разглядывая, судя по всему, кирпичные башни Кремля. Я потопталась на пороге, как Конек-горбунок, и шагнула в кабинет. – Александр Александрович… Можно войти? Олигарх Филимонов не ответил. Я повторила: – Александр Александрович… Во второй раз мне не ответили тоже. Обойдя кресло, я увидела, что олигарх Филимонов смотрит на Кремль не мигая. Смесь удивления, испуга и ненависти была в этом взгляде. – Александр Александрович… – сказала я в третий раз. Олигарх неожиданно дернулся всем телом и заморгал, зашевелился. – А? Что? Ты что здесь делаешь?! – Вы спали? – говорю. – Ненавижу, когда меня будят. – Я не знала… У вас просто глаза были открыты. – И? – Филимонов смотрел на меня не мигая. В этот раз смотрел, не спал. И от его пронзительного взгляда у меня начали завиваться волосы на затылке. Я промямлила: – Ничего… Спали с открытыми глазами. Я всё поняла… Извините. Я пойду. Спасибо… До свидания. Короче, Гарун бежал быстрее лани. Пулей вылетела и дверь за собой аккуратно затворила. А чувство такое осталось, словно чужую тайну узнала, какую и не следовало вовсе знать. Юля, Юлия, дева жестоковыйная! Ты хочешь всё испортить? В тот момент, когда у тебя только начала налаживаться жизнь? Когда ты нашла наконец приличную работенку? Когда отец, притворявшийся больным, встал с кровати? Когда он каждое утро нарезает тебе кривые бутерброды? «Они не кривые!» – сказал отец у меня в голове. Юля, Юля, Юлия, ты хочешь всё разрушить только из-за того, что не можешь подождать жалкие две недели? «Тринадцать дней», – сказал у меня в голове усатый Геныч, и последнее его слово несколько раз повторило эхо. Юля, Юля, Юля. Тем более тринадцать дней! Всего тринадцать! Потерпеть не в силах? Ты что, дура неразумная?! * * * Когда Ира вернулась из аптеки, Миши дома не было. Она один раз позвала, а после, не разуваясь, вошла в комнату. Ванечка спал на кровати, обложенный со всех сторон подушками, чтобы не упал. Вид у него был очень довольный. Он улыбался, глазки непрерывно двигались под тонкими веками. Самое прекрасное будет, когда он проснется. Ира это живо представила. Откроет глаза, увидит ее и улыбнется еще шире, потянется к ней ручками и сделает губами вот так. Ира сложила губы в полутрубочку, а после сама улыбнулась от ожидания и неожиданного счастья. В этот момент хлопнула входная дверь, и от улыбки на лице Иры не осталась и следа. Миша, тихо ступая, вошел в комнату. – О, ты уже вернулась? – сказал он. Если бы не ребенок, она бы немедленно разоралась: – Ты ушел и оставил Ванечку одного! – сказала она тихо, но с таким напором, что Миша остановился, словно наткнулся на невидимую стену. – Да он спал. Я на пять минут! – прошептал Миша. – Хватит орать. Разбудишь! – обвинение и манипуляция одновременно, Ира это умела. – Пошли на кухню. На кухне Миша осмелел, расправил плечи: – Да в чем проблема, я не понимаю? Ира буквально проткнула сожителя взглядом: – А если он задохнется? Опять! Как в прошлый раз! – Да перестань, почему? С чего? Нормально всё сейчас. Тыковку ест, водичку пьет. И щеки не красные. – А если он задохнется от собственной рвоты? – сказала Ира. Миша улыбнулся: – Как Бон Скотт из «Иси Диси»? Била Ира Мишу редко. В исключительных случаях. А тут он даже сообразить ничего не успел, как получил сильную, глухую пощечину. Миша схватился за щеку: – Ай. Ты чего? – Ничего! Я тебе покажу, Бон Скотт! Ира нанесла еще несколько быстрых и несильных ударов по корпусу. – Больно! – сказал Миша. – Это я еще разминаюсь! – она тяжело дышала. Но скорее не от физической нагрузки, от возмущения. – Устала? – спросил Миша с сочувствием. – Да, – ответила Ира. – Иди ко мне, я тебя обниму. – Не пойду. Тогда Миша сам сделал несколько шагов и обнял Иру. В его руках она начала тихо плакать. – Я так боюсь за него, – говорила она, всхлипывая. – Каждый день. Каждую ночь! – Ты просто устала, – он поцеловал ее в мокрую щеку. – Нет! Не просто, – Ира выбралась из объятий. – А очень. Я очень устала. – Ну, если так, – начал Миша. – Мы можем… – Чтобы в детдом его? Никогда! – Да я этого не говорил. Только не бей! – Я знаю, что ты хочешь от него избавиться! Миша крепче прижал ее к себе. – И не обнимай меня! – Ира отступила назад. Мише всё это надоело. – Ладно, – сказал он. – Пойду Ванечку разбужу. Пора уже. – Не трогай его! Моя очередь его будить! – сказала Ира твердо. – Моя! Это было невероятное удовольствие целовать Ванечку в теплую щечку и видеть, как глаза его раскрываются, словно бутоны, и как он быстро находит тебя сонным еще взглядом и сразу улыбается, расцветает улыбкой, начинает сиять, как будто внутри него включили свет, и тянется к тебе ручками, пытаясь обнять. * * * Я спала без снов. Точно водолаз висела в воде над темной впадиной, думая, опускаться мне ниже или нет. Сквозь сон услышала папин голос: – Юлечка. Юлечка, вставай! Юлечка! Надо сказать, что я ненавижу, когда на меня смотрят во сне. Пришлось открыть глаза. – На работу пора, – сказал папа. – Опоздаешь. – Я спала с открытыми глазами? – Нет. С закрытыми. Ты спала, как ангел. – Пап, только не начинай, – ответила я и сбросила с себя одеяло. Когда живешь в одной квартире с отцом, приходится спать в пижаме. Я это ненавижу. Хотелось бы спать голой, как мать-покойница говорила, «чтобы тело дышало», но это, наверное, в другой жизни. Отец каждое утро будил меня, кормил, провожал на работу. И всё это под треск радиоточки, последней в городе Москве. С полупоклоном он протягивал мне сверток с бутербродами. Смотрел, как я надеваю пальто. – Ты такая худенькая. Ножки тоненькие, – говорил он мне. – Пап, ножки у меня как два ливанских кедра! Но он упрямился: – Ты худенькая. Я с ним не спорила. Ведь в кого он превратился с того памятного дня. Моя большая еврейская папа! Я решила ждать терпеливо, не дергаясь. Привыкла к шуму офиса, слушала, как булькает вода в кулере. По этому звуку научилась не глядя определять, сколько в нем осталось воды. Амуры под потолком в офисе, даже они перестали смотреть на меня. Я и моя бледная тень чаще всего зависали в переговорной с кофемашиной. Сидела с прямой спиной, дополнение к стулу, блуждала в интернете до опупения. И однажды при мне с верхней полки шкафа упала целая стопка жестких папок с договорами. Прямо у меня за спиной. Ни с того ни с сего. Разом несколько увесистых папок, а следом договоры – водопадом. Я так испугалась, чуть пароль от смартфона не забыла. На полу небольшой курган из писчей бумаги, а я думаю, что за мистика?! Решили сами свалиться? Почему? Это какой-то знак! Думала, что за знак? Ничего не придумала и стала собирать бумаги с пола. Заодно и привела почти весь шкаф в порядок. Но когда пыталась открыть застекленную его часть, в переговорную вошел энергичный Геныч. – Что ты делаешь? – спросил он с порога. С подозрением спросил. – Да вот. Документы упали. Я всё по местам расставила. – Это правильно. Очень правильно, – повторил Геныч. – Но только зачем сидеть в тех местах, где документы в полном порядке находятся? Ты ведь шкаф стулом задела. – Я… как-то автоматически, – ответила я и подумала: как он понял? – Автоматически не надо, – сказал Геныч, – Надо вдумчиво. Вдумчиво надо. После бессмысленного наставления я вдруг поняла, что за мной следили. Всё это время! И сейчас следят! Медленно подняла взгляд к потолку. Вот тебе и амуры. Камера в каждом глазу! А я вела себя с ними так неуважительно. * * * Дело было перед сном. Ира сидела со смартфоном. Миша подсел рядом и начал расстегивать пуговицы на ее кофточке одну за другой. Но не быстро, с паузами, как бы случайно. И она в другие моменты этого как бы не заметила бы, но сейчас сказала: – Не надо. Миша искренне удивился: – Почему? – Вообще секса не хочется, – Ира пожала плечами. – Это на тебя не похоже, – улыбнулся Миша. И не только улыбнулся. Но Ира демонстративно отсела подальше: – Руки убери. – Да что случилось-то? – Я мать теперь. Миша усмехнулся, приняв это за шутку: – Да какая ты мать! – Временная, – она говорила со всей серьезностью, – а ты отец, между прочим. Временный. – Никакой я не отец! – Миша встал. – Ни временный, никакой! – Во-о-от! Пока ты не поймешь, как всё серьезно, секса не будет. Говорила она это Мише даже не материнским тоном, а тоном Ангелы Меркель. Миша настолько удивился, что поначалу не понял, что ему ответить. Помолчал, а после сказал: – Серьезно? – Да. Всё очень серьезно, – сказала Ира. – Нет, я спрашиваю, ты серьезно про секс? Она кивнула: – Абсолютно. – А мне и не нужно было ничего, – Миша высоко поднял подбородок. – Ну и отлично. – Ну и пожалуйста. Помолчали, не зная, как выйти из тупика. Потом Миша спросил: – Заметила у Вани разные глаза? – Ага. Очень красивый мальчик. – Отличительный знак, – сказал Миша. – Как у Дэвида Боуи. Правда, он умер уже. Хлоп. И на щеке у Миши снова появилось красное пятно. Ира дотянулась как-то до его лица, не вставая с кровати. – Хватит меня уже бить! Взяла моду! – Я хотела секса, – сказала Ира. – Но сейчас тебе точно не дам! – Ты что, правда хотела?! – искренне удивился Миша. – Не скажу. Вот мучайся теперь! * * * Мучения мои закончились неожиданно быстро, как обеденный перерыв на тяжелой работе. Геныч вызвал меня к себе. Хлопотал и лицом и руками, словно был мне чем-то обязан: – Короче, Юля, Юленька… Да ты присаживайся. Я села, конечно. Он передвигал что-то за моей спиной, а мне казалось, что Геныч вот-вот хватит меня по затылку тяжелым пресс-папье. Но ничего такого, к счастью, не случилось. Геныч, поставил стул напротив, сел и зашевелил усами, как говорящий таракан: – Значит так, доставай блокнот, смартфон, что там у тебя, и записывай. Первое задание… – Геныч сделал торжественную паузу. – У Александра Александровича есть дочь! Знаешь про это? – Нет. – Записывай. Анна Александровна Филимонова. Место жительства: город-герой Нью-Йорк. Живет в огромных апартаментах. Точка. Я записала. Подождала. Посмотрела на Геныча, который был вполне доволен собой: – Чего ждешь? – спросил Геныч. – Я не поняла. Что я должна сделать? – Ты кто? На этот вопрос я смогла бы ответить только после сеанса спа: массаж, пиллинг, обертывания. А так – нет. – По связям с общественностью? – ответил за меня Геныч. – Вот и свяжись с общественностью и сообщи всем, максимально широко: дочь Филимонова с жиру бесится. Шикует. Одна на королевской жилплощади. Я не поняла: – Просто написать, что она живет в Нью-Йорке? – Не просто, а с завистью. Никогда в жизни не получала я такого странного ТЗ. – Это же… – Что? – насторожился Геныч. – Это же будет всех раздражать. Геныч радостно хлопнул себя по ляжкам двумя руками. – Схватываешь на лету. – А можно увидеть квартиру? – спросила я, не до конца понимая, что происходит. – Фото есть? Геныч скривил мину. – А зачем тебе ее видеть? Что ты, квартир в Нью-Йорке не видела? Напиши, чтобы всем завидно было. Всё. Иди. И я набросала: «Трехэтажные апартаменты с видом на Центральный парк поражают своей роскошью и претенциозностью! Единственная квартира в столице США, где уместился теннисный корт в натуральную величину. Манговые деревья в зимнем саду дают три урожая в год, и проворные слуги бросают лепестки роз в фонтаны с шампанским. Сама хозяйка – дочь миллиардера Филимонова, по два часа каждое утро проводит в комнате для бюстгальтеров и бра». После прочтения Геныч какое-то время думал. Если можно назвать мыслительным процессом кряхтение, жевание своих усов и почесывание подмышек. – Комната для бюстгальтеров? – спросил он, глядя на текст. – И бра, – подсказала я. – Неплохо. Неплохо, – он повернулся ко мне. – Веером большую статью. По всем закоулкам! – Я сделаю, – сказала я. – Только не понимаю зачем? – Ты в армии служила? – спросил Геныч. – Нет. – Жаль, – сказал он. И повторил: – Жаль. Вопросов много задаешь. Слишком много. * * * Стоя между седьмым и восьмым этажом Миша пытался кусачками перекусить железный тросик. Кусачки срывались со скользкой пластиковой обмотки. – Блин, да чтоб тебя! – говорил Миша тихо. Удивительно, Ира совсем почти отучила его от мата. Сама не ругалась при Ванечке и ему не давала. Миша приноровился, ухватил тросик. На восьмом этаже приоткрылась железная дверь. В щели показалось плоское, ненакрашенное лицо. – Эй… – сказало лицо. Миша, с его огромным опытом, сразу услышал в оклике неуверенность, даже страх, и вообще не среагировал. Он еще раз нажал на кусачки. Женщина в квартире набралась смелости, приоткрыла шире дверь и шагнула на лестничную клетку. – Эй, парень! Я с тобой разговариваю. Миша на мгновение остановился: – Чего? Глядя на него, невозможно было заподозрить что-то плохое. Честнейший Михаил. – Ты чего делаешь? – спросила женщина, переступив с ноги на ногу. – Ключ потерял. Миша кивнул на коляску, как на свою собственность. – А. Ладно, – сказала женщина с облегчением. Она получила объяснение и убралась обратно в квартиру, затворив за собой дверь. Обмотка была перекушена. Тросик под пластиком оказался из титана, не иначе. – Давай! Давай! – говорил Миша тихо. Открылась всё та же дверь на восьмом этаже. Женщина успела поменять халат, и смелости у нее вместе с халатом прибавилось. Может быть, потому что новый халат был чище. – Это коляска из двадцатой, я вспомнила, – сказала она. Кусачки в Мишиной руке делали свое дело. Он кивнул, продолжая перекусывать ими тросик: – Ага. Женщина была сбита с толку Мишиной уверенностью. – Это их коляска! Уходи отсюда! – сказала она неуверенно и так же тихо добавила: – Люди!.. Миша поднажал. Тросик наконец поддался. – Слава тебе господи! – сказал он на выдохе и начал спускать коляску вниз по лестнице. – Стоять! – заголосила женщина. – Куда повез! Чужая! Миша заторопился, колеса коляски прыгали по ступеням, а сама она норовила выскочить у него из рук. Голос женщины, кричавшей ему вслед, эхом разносился по всему подъезду: – Люди! Воруют! Люди! Вор!.. Бежал Миша и думал, сколько раз он слышал «вор» себе вслед. Много раз. Очень много раз. Споткнулся Миша на повороте и полетел вместе с коляской вниз по лестнице. В этот момент он вспомнил все проклятия, которые старался не употреблять при Ире и Ванечке. – Что это? – спросила она, когда он втащил коляску домой. Согнутую при падении ручку смог выправить по дороге, а вот синяк на боку, с ним сделать ничего уже было нельзя. – Классная, правда? – Ты украл коляску? – Не, – сказал Миша, глядя на подругу-воровку ясным взглядом. – Купил, на сайте. Подержанную. Но Ира знала, о чем говорила: – Украл! – Ир… – Ты никогда ничего не покупал! С чего бы сейчас?! Ты украл? Признайся, украл?! Миша понял, что ему не отвертеться. Да и врать он не любил. Опустил голову: – Я… – Ну? – сказала Ира. – Ну, украл. – И это, когда мы с ребенком начинаем новую жизнь?! Мишу внезапно посетило непривычное чувство. Ему стало стыдно. Зашипело внутри, словно кусок льда положили на раскаленный камень. – Извини, – сказал он и заставил себя посмотреть Ире в глаза. Но подруга его широко улыбалась: – Да ты же молодец! – крикнула она. – Красавчик! – Правда? – удивился Миша ее реакции. – Конечно! Взялся за ум! Как взрослый человек! Ответственность почувствовал! Понял сам, что нужна коляска, пошел и украл ее! Вот какой мне мужчина нужен! Не зря я тебя выбрала! Ира крепко обняла Мишу и даже положила руки ему на попу. – Там немножко по-другому было… – сказал Миша, разомлев. – Неважно! * * * Статья моя большого ажиотажа не вызвала. С новостного портала ее перепечатали пять новостных и две бумажные газеты. Я честно отчиталась об этом Генычу. Усы его поехали вниз: – И всё? – Активно обсуждали в блогах. У меня есть распечатки, – я открыла папку. Но Геныч деревянной ладонью меня остановил. – Пойдем-ка, – сказал он. – Куда еще? – Шеф зовет. Как говорила моя подруга в школе: «Тебе кабздец, Юлька». Не понимаю только, как так получилось, что я начала бояться олигарха Филимонова? Это ожидание. Точно! Так бывает в кабинете у следователя, который вдруг уходит надолго, а подозреваемый к его приходу уже готов сам себя оговорить. Дошли до филимоновского кабинета, Геныч втолкнул меня: – Вот, Сан Саныч, привел. Привел он. Ах ты, Геныч, бывший вертухай! – Здравствуйте, Александр Александрович, – говорю. В кабинете сильно пахло ароматическими палочками. Дешевые благовония из Таиланда. Олигарх Филимонов смотрел на меня без выражения, а я вспомнила, что в интернете писали про его роман с балериной. Вряд ли, подумала я. Он ведь и в кровать ложится в костюме. – Садись, – сказал Филимонов. Я села. – Спасибо, – говорю. – Читай, что пишут. Я крепко сжала папку: – Здесь только распечатки нескольких чатов. – Их и читай. Углы папки врезались мне в пальцы. – Вы уверены? – спрашиваю. – Там хейтеры надрываются. – Читай, говорят, – Филимонов удобно устроился в кресле. – Ок, – говорю. Еле прокашлялась и начала: – «Лысый урод уже срет деньгами». Они думают, что вы лысый. – Что делает лысый урод? – заинтересованно переспросил олигарх Филимонов. – Вы слышали, – говорю. – Дальше, – приказал он. – «Дочка его пусть…» Я дальше не буду читать. – Ты почему меня жалеешь? – Да это просто мазохизм какой-то. Судя по выражению лица, Филимонов из последних сил терпел мою тупость. – Нет! Я спрашиваю, ты зачем меня в статье жалеешь? Почему не приложила? Я что-то проблеяла. А он поругал меня и отпустил. Зачем он хочет испортить себе репутацию? Чтобы – что? Может быть, это как-то связано с акциями на бирже? Бред. Не скажут же на бирже: плохой олигарх Филимонов! Гадкий! Не продадим ему акции! Мы брокеры, и мы не продадим ему акции! Не продадим, потому что он плохой! Фиг ему! Пошел он подальше! Ведь если я правильно понимаю, в мире чистогана чем хуже, тем лучше. Другое дело, если бы он просил написать гадости про конкурента. Одно можно было сказать точно – мой шеф любит пожестче. Завтра был новый день. И я, как безродная цапля, измеряла коридор околокремлевского офиса шагами, представляя, что я охранник Сталина. Вот-вот войдет начальник охраны и дрожащим голосом скажет:

Конец ознакомительного фрагмента.