— Сначала поедим, выпьем, а потом уж и к делу приступим. Правильно говорю?

Прозвучал гул одобрительных возгласов. Я не стал настаивать и, придерживаясь правил светской беседы, уделил внимание всем гостям. Братья Олеси на мои вопросы отвечали односложно, поэтому я быстро переключился на сестер Воздвиженских. Вот они-то были вне себя от радости и беспрестанно строили мне глазки и заигрывали. Было видно, что Олесе это не нравится, но она вела себя достойно и тоже поддерживала разговор. Наконец, когда все было съедено и выпито, дядя откашлялся и постучал вилкой по бокалу.

— Друзья, мой племянник хочет вам кое-что рассказать. Скажу сразу, в это трудно поверить, но я ему верю.

Все притихли и выжидательно уставились на меня. Ну что ж, была не была! Я начал свой рассказ издалека, со дня Великого сражения. Когда мы — Богословские, в честном поединке победили остальных претендентов и заняли императорский трон. Затем, опуская ненужные подробности нашей роскошной жизни и своих развлечений, включая перемещение в будущее, рассказал о том, как я проснулся здесь и первое время думал, что это постановка и все играют. Меня никто не перебивал и только двое смотрели недоверчиво: братья Олеси.

— Зачем ты нам это рассказал? — прервав тишину, спросил старик Воздвиженский.

— Надо вернуть все на свои места, — решительно сказал я. — Мне нужна ваша помощь. Когда я верну трон дяде, вы все будете вознаграждены. Обещаю!

Все переглянулись, а некоторые отвернулись и еле слышно принялись обсуждать. Я опустился на стул и поймал одобрительный взгляд дяди. Он гордился мной, впрочем, как и всегда. Пока плененные представители сильнейших древних родов обсуждали услышанное, я терпеливо ждал, но для верности скрестил пальцы под столом и не сводил с них пристального взгляда.

Ожидание затянулось, а Успенские и Воздвиженские уже ругались. Одни считали, что помочь надо, другие, что это пустая трата магии, которой и так почти нет.

— Для чего тебе сдались те крохи, что оставляет стена, старый ты маразматик?! — кричал старик Воздвиженский, тряся кривым пальцем у носа старшего Успенского.

— Сам такой! — возмутился тот. — У меня порезы плохо заживают, туда и трачу.

— Откуда тебе порезы? Где ты шляешься? — не унимался старик. — Сиди уж дома, пень ты трухлявый!

Успенский обозвал его коровьей лепехой и послал огороды удобрять. Они почти схватили друг друга за грудки, но вовремя подоспели сыновья и оттащили их в разные стороны.

— Хватит! — прикрикнул дядя и ударил ладонью по столу. — Что вы тявкаете, как шавки?! Отвечайте, поможете Максу или нет? Если да — будем благодарны, а на нет и суда нет. Вы уж потом не обижайтесь — оставим вас здесь оставшийся век куковать.

Старики вмиг притихли и, понурив головы, вернулись за стол. Мне было неловко просить о помощи, ведь в прежней жизни за защитой обращались ко мне, но другого выхода я не нашел.

— Я согласен! — громко сказал Воздвиженский и обвел взглядом свою семью. — Мы все согласны.

— Мы тоже! — взвизгнул Успенский. — Все, кроме Олеси, отдадим часть своей магии. Ей и так сегодня досталось. Кстати, — он повернулся ко мне и, глядя куда угодно, только не в глаза, добавил. — Спасибо, что выручил мою дочь. Уверен, она сама бы смогла дать отпор, но хорошо, что ты оказался рядом.

Я лишь кивнул в ответ и вытащил амулет из кармана. Все уставились на знакомый артефакт и притихли.

— Я не хочу вытягивать из вас всю магию, так как это сильно подорвет ваше здоровье. Особенно у пожилых. Вы и так стареете быстрее, чем обычно.

Все одобрительно закивали, а я продолжал:

— Подходите ко мне по очереди и прикладывайте к груди амулет. Как только камень потускнеет, я остановлюсь… Это единственная попытка вернуть все, как было. Обратно я вернусь с победой или… погибну, — женщины испуганно запричитали. — Единственное, я должен увести и спрятать свою семью, иначе их убьют. Но я не хочу, чтобы вы думали будто я бросил остальных… Я обязательно помогу всем вам! — с жаром добавил я и обвел взглядом притихших гостей.

Кто-то утирал уголки глаз носовым платком, кто-то ковырял ногтем скатерть, кто-то не сводил с меня изучающего взгляда. Одна Олеся смотрела на меня с улыбкой и обожанием. У меня забилось сердце от ярости, когда я увидел, что синяки потемнели и стали еще больше. Даже смерть «дяди Вени» не успокоила моего внутреннего демона.

— Кто первый? — спросил я, сглотнув ком в горле.

— Я! — старик Вознесенский с трудом поднялся и заковылял ко мне, на ходу расстегивая рубашку.

Дрожащей рукой он взял амулет и приложил в костлявой груди с редкими седыми волосами. Сначала зажглись сразу три камня, но уже через секунду два потускнели. Зато один горел так, что было больно смотреть.