«Кто ты? Я подарю тебе тысячу ожерелий, хочешь?»

Она выпрямляется и пятится назад: почтительно, но поспешно.

«Левка, о великий Зевс!»

Она вновь отступает, когда ты начинаешь смеяться:

«А с чего ты взяла, что я Зевс? Он что, тоже ходит и обещает всем подряд ожерелья?»

Смех нимфы отзывается колокольчиком, когда ты объясняешь, что ты — жуткий подземный Владыка, и являешься только чтобы карать. Принципиально, да. В мегарон идешь — карать, в покои идешь — карать, в купальню, ну и мало еще куда принципиально ходишь только чтобы карать. А ожерелья — так, временное помутнение. Скоро пройдет. И вот, пока не прошло, хотелось бы знать, что прелестная нимфа забыла у истоков Коцита. И не может ли скромный подземный царь ей чем-то помочь?..

Левке не нужна помощь, она здесь живет, и еще она, видимо, успела настроиться на появление Зевса. И ты, уже прощаясь, вдруг понимаешь, что заблудился пальцами в серебристых волосах.

И что ее серебро — не холодный металл украшений, а шелковистая листва растущих у Коцита тополей.

— Сначала я захотел сделать ее своей Владычицей, — тихо сказал Аид, усилием воли сбрасывая с ресниц мороку серебристых листьев. — Но потом понял, что она не сможет это принять.

— Что «это»? — нетерпеливо спросила царица.

— То, что делает нас Владыками. Ну, или то, что не дает нам рехнуться, когда приходится управлять всем этим. Выбирай, что нравится, — предложил он. — У Левки этого не было. Да оно и не так уж встречается, тем более у нимф. И я любил ее такой, какой она была. Пока не появилась ты.

Персефона холодно сощурилась:

— Если у тебя есть ко мне какие-то претензии, мы можем продолжить начатое!

— Да что ж у меня сегодня с тобой так не складывается! — экс-Владыка отщипнул виноград. — Я не хотел тебя обидеть, серьезно. Просто когда ты появилась на свет, эти три престарелые мойры напророчествовали, что ты станешь Владычицей Подземного мира. Не Левка, а ты. Стыдно сказать, но сначала я впал в депрессию. Ты еще лежала в колыбельке, а я уже оплакивал свою любимую нимфу, потому, что знал — пророчество неотвратимо, и ножницы гадких мойр уже подбираются к нити Левки, чтобы расчистить место для Коры.

— Ты мог бы попытаться убить меня, — холодно сказала Персефона, разглядывая опустевшую чашу.

Похоже, ее совершенно не впечатлила романтическая история любви Аида и нежной нимфы.

В темных глазах бывшего царя вспыхнули искорки насмешки:

— Я что, похож на маньяка, который убивает младенцев? Тяжелая наследственность, да? Раз Крон мой папа, значит, я тоже должен кушать детей?

Персефона нервно кашлянула, явно смутившись:

— Можно же просто убить, зачем сразу есть, — выдала она.

Аид фыркнул в чашу с кумысом:

— Ну, хорошо, давай, на минутку, допустим, что я в состоянии убить ребенка. А смысл? Как будто я не знаю, как это работает. Ты бы однозначно спаслась. Дети пророчества всегда выживают, вырастают и свергают отцов, берут в жены матерей, низвергают державы и все такое. Даже если бы я ухитрился тебя убить, Деметра могла родить еще одну дочь, опять назвать ее Корой, вырастить на каком-нибудь уединенном острове, ну, а дальше все, как положено.

— Мне кажется, это попахивает паранойей, — не прониклась царица.

— Нисколько! Я знаю всю эту кухню. Не веришь — поговори с тенями в Элизиуме или на Полях Мук, там каждый третий так нарывался. Такое уж извращенное чувство юмора было у этих старух.

— Погоди, мне кажется, кто-то идет. — Персефона вытащила что-то из-под стола и сунула это «что-то» Аиду. — Вот, надень.

Экс-Владыка бережно коснулся темного металла:

— Мой хтоний? Он что, у тебя? — он опустил легкий шлем на голову, наслаждаясь давно забытым ощущением прохлады. — Не думал, что Арес доверит тебе столь ценную вещь.

— Доверит? — фыркнула Владычица. — Вообще-то, именно я нашла твой шлем, и Ареса это не касается.

Аид понимающе усмехнулся, но тут же вспомнил, что царица не сможет увидеть его улыбку.

Хтоний, творение титанов, превосходно защищал от чужих глаз — и даже от проникающего насквозь взора тех созданий, у которых глаз никогда и не было. Если о чем бывший царь и жалел во время добровольного изгнания, так это о том, что не забрал шлем с собой.

— Царица! Царица! — между колонн показалось широкое лицо Миноса в обрамлении кружащейся свиты из теней. — У нас проблемы.

— Проблемы, — с холодной улыбкой уточнила Персефона, — будут у того, кто вообразил, что может отвлекать меня от дел, когда ему вздумается. А конкретно, у этого бестолкового Эака. Каким образом он уговорил тебя явиться ко мне?

Судья буркнул, что проиграл в кости, но подробно рассказывать не стал. Вместо этого он изобразил что-то вроде «Минос почти пал Персефоне в ноги, но вспомнил, что та не любит, когда перед ней унижаются»:

— Царица, сюда мчится Арес, кто-то сказал ему, что ты развлекаешься с любовником.