А серебряная метель все мела и мела за окном, заметая навсегда то, что между ними было…

Как ни старалась девушка кутаться в одеяло, но согреться все не удавалось. Дом, натопившийся уже вторые сутки, быстро остывал. Злата замерзала, а это значило, что придется ей все-таки встать и растопить и печку, и грубку.

Сегодня было тридцать первое декабря. Канун Нового года. Холодильник ломился от всевозможных вкусностей, которые она накупила, да и мама всучила ей немало. Но думать о предстоящем празднике не хотелось. Вообще ничего не хотелось.

Набросив на пижаму старый байковый халат, повязав на голову платок и засунув ноги в старые бабушкины бурки с резиновыми галошами, Злата отправилась за дровами. Отворила входную дверь и зажмурилась. Вчера мела метель, а сегодня все искрилось и переливалось в лучах ослепительно-яркого солнечного света. В какой-то момент девушке даже показалось, что она попала в сказку. Все деревья вокруг застыли, иней превратил причудливо переплетенные ветки в изысканные кружева. Снег, выпавший ночью, казался пуховым, почти невесомым, глубокие голубые тени пролегли вокруг, в них как будто небо отражалось. И торжественная, праздничная тишина царила крутом. Природа как будто преобразилась, ожидая чудес.

Злата, стоя на крыльце, которое вообще-то следовало почистить, потрясенно оглядывалась по сторонам и не могла поверить, что мир вокруг может быть таким прекрасным, в то время как душа ее погружена во мрак отчаяния и страданий. Так не должно быть, это несправедливо, она не хотела этого видеть! Уж лучше бы по-прежнему бушевала метель, укрыв Злату, большой дом из белого кирпича и эту опустевшую деревню от всего мира…

Девушка спустилась со ступеней и пошла под навес за дровами. В доме было холодно, и одним выходом она не ограничилась. Потом долго возилась с грубкой — разжечь лучину удалось не сразу. Когда дрова затрещали, охваченные пламенем, Злата выставила вперед ладони, пытаясь согреть заледеневшие пальчики, а потом и вовсе опустилась на пол и, обхватив колени руками, стала смотреть на огонь…

Канун Нового года. У нее было столько планов на этот день! Еще вчера утром, предвкушая завтрашний день, она думала, как будет готовить то или иное блюдо, а вечером накроет праздничный стол и откроет шампанское. Она собиралась обзвонить всех старушек в деревне, родителей и друзей, ну и Лешку, конечно, тоже, а потом до утра смотреть телевизор. А утром, первого января, Злата хотела навестить бабу Маню и бабу Нину, и бабу Аришу, и Тимофеевну. Она ведь специально купила им маленькие подарочки. А потом…

Боль накатила с новой силой. Полянская зажмурилась и уткнулась лбом в колени. Вот это самое «потом» уже не наступит никогда, и лучше не думать о нем. О чем угодно, но только не об этом, но не думать не получалось. От отчаяния и безнадежности хотелось выть, хотелось биться головой о стенку от невозможности примириться с тем, что его больше нет, ничего больше нет…

Зазвонил домашний телефон. Девушка испуганно вздрогнула, но не сдвинулась с места. Она прекрасно знала, что звонит мама, звонит, чтобы поболтать и поделиться кулинарными советами, поинтересоваться ее делами, рассказать последние домашние новости. Мама, конечно, немного расстроилась, узнав, что единственная дочь впервые не будет встречать праздник дома, но быстро смирилась с этим, как и со всеми другими ее решениями. Папа, конечно, уже с утра начнет праздновать, а к вечеру будет отдыхать. Но отсутствие Полянского за праздничным столом не особенно огорчит маму, ей куда приятнее посидеть за столом в компании сестры, кумы да еще своих подруг, которые из года в год приходили к ним отмечать праздник.

Но сейчас Злата не могла болтать обо всем этом. Не могла и не хотела притворяться, даже ради мамы. Все, что ей нужно было, так это забраться снова в кровать, уткнуться лицом в подушку, натянуть сверху одеяло и пролежать так и Новый год, и все последующие дни. Лежать так, пока не поутихнет боль и слезы не перестанут то и дело наворачиваться на глаза, и радость жизни не вернется к ней. Ей нужно было, чтобы ее не трогали, не звонили и ни о чем не спрашивали.

Немного согревшись, Злата перебралась к себе в комнату, залезла в кровать и натянула одеяло до самого носа. Домашний телефон смолк, но не прошло и нескольких минут, как под подушкой завибрировал мобильный. Девушке пришлось подавить в себе сильнейшее желание запустить его в стенку и заставить замолчать навсегда. Сунув руку под подушку, она извлекла его на свет божий. Звонила мама. Проглотив слезы, застрявшие комом в горле, пришлось ответить.

Потом посыпались сообщения с поздравлениями от бывших однокурсников, одноклассников и знакомых. Она не стала их читать и писать что-то в ответ тоже не стала, просто отключила мобильный телефон и снова уткнулась лицом в подушку. Снова были слезы, а потом она, кажется, задремала, а проснулась от голодного урчания в желудке.

С трудом припоминая, когда она ела в последний раз, Злата села в постели. Солнце за окном клонилось к закату багровым красным шаром, на землю опускались ранние зимние сумерки, мороз крепчал, невидимой кистью рисуя на окнах серебристые узоры.

Господи, неужели только вчера утром она была так счастлива и так беззаботна! В это верилось с трудом. Казалось, с того памятного утра, когда она. напевая что-то веселенькое себе под нос, собиралась на работу, прошли месяцы, годы…

Выглянув в окно, девушка увидела, что у Луговских во всех окнах горит свет. Вряд ли к бабе Нине кто-то пожаловал на днях, она рассказывала Злате, что никого не ждет к Новому году и после смерти своего мужа как-то уже и привыкла встречать этот праздник в одиночестве. Они все здесь уже привыкли быть одни, наверное, такова и ее судьба. Только даже не ожидая гостей, все в Горновке по давней традиции готовили праздничные угощения, даже если потом большую их часть приходилось выбрасывать. А она… А ведь говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь! Злата резко отшатнулась от окна и, откинув в сторону одеяло, вскочила с кровати.