— Девушка, — обернулась к ней дородная женщина в узком костюме и с очками на кончике носа, от которой за версту веяло бюрократизмом.

Злата встречала таких людей, строго следовавших установленным правилам, механизму, который никогда не давал сбоев Достучаться до них, призвать к жалости и милосердию было практически невозможно.

— Вы кто вообще такая и по какому праву вмешиваетесь? У нас есть постановление исполкома. Ребенок не может находиться в этой семье. И мы отвезем его туда, где ему будет намного лучше, — отрезала женщина.

— Правда? А вы хоть раз спрашивали у тех детей, которых увозили от родителей, где им хотелось бы быть и как им лучше? — чувствуя, что начинает заводиться, спросила Злата.

Нет, она все понимала. Они правы, конечно же, правы. Растить ребенка в подобных условиях немыслимо. И, возможно, Маняше будет лучше в детском доме, но какими бы ни были ужасными нынешние условия, здесь она была среди людей, которые ее любили. Как умели, как могли, как понимали эту родительскую любовь и заботу. Чего проще было забрать ребенка, сделать сиротой при живых родителях, покалечить еще одну психику и поставить галочку в отчете, чем сделать все возможное для того, чтобы исправить родителей, помочь и дать им шанс остаться для своих детей родными и самыми близкими. Злата знала такие истории и знала, что многим это помогало. Почему они вот так сразу хотят забрать Машку? Почему бы сначала не сделать хоть что-то для двоих взрослых по сути, несчастных людей, жизнь которых с рождения была беспросветной и пустой?

— Девушка, не вмешивайтесь! Ничего преступного или незаконного мы не делаем. Наоборот, мы хотим, как лучше, а вы устраиваете здесь черт знает что, мешая нам исполнять свою работу!

— Я прошу вас, не увозите ее! — совершенно спокойно сказала Злата. Сняв очки, она водрузила их на лоб и скрестила руки на груди.

— Девушка!

— Вы не можете увезти ее вот так сразу! Вы просто обязаны дать шанс ее родителям исправиться. И вы, в первую очередь, должны помочь им исправиться! — стояла на своем Полянская.

— У нас есть соответствующие документы и решение исполкома!

— А мне плевать! Плевать на ваши бумаги и на ваши решения! Чего проще, сидя в кабинетах, что-то решать, а вот сначала во всем разобраться, понять каждую ситуацию и историю в отдельности, пытаясь исправить и что-то предпринять, это, конечно, сложнее! — злясь, Полянская начинала грубить, не особо замечая это.

Боковым зрением она увидела Маринку, которая вышла из дома, прижимая к груди Маняшу, и теперь стояла у забора, в стороне, с явным намерением в любую минуту сорваться с места и бежать отсюда без оглядки.

— Девушка, а вы, собственно, кто? И какое право имеете вмешиваться? Они что, ваши родственники?

— Нет, не родственники. Просто я понимаю, что за эту девушку и ее ребенка некому заступиться. Она не знает ни прав, ни законов… Вы приехали, бумажку ткнули в лицо, и она должна подчиниться. Но так не должно быть. Изначально ее просто обязаны были вызвать в сельский совет и предупредить. Поставить перед фактом, выбором, как угодно, а не являться как снег на голову. Да, пусть здесь неблагополучная семья, но они могут исправиться и обязаны это сделать!

— Исправиться? Девушка, да не морочьте вы мне голову! Некому тут исправляться! Вы были у них в доме? Там ведь полная антисанитария! У них нет элементарных понятий о личной гигиене! Они сами не моются и ребенка не моют. А чем они ее кормят? Постель не стирана бог знает сколько времени. Одежда воняет так… Тарелки и ложки просто в руки нельзя взять! А вы тут еще смеете возмущаться и указывать нам, как работать?! Да я на вас вообще сейчас вызову председателя и участкового, будете с ними разбираться! К вашему сведению, у этой девушки даже регистрации нет, не говоря уже о виде на жительство! Ее запросто могут депортировать обратно в Россию! Об этом вы тоже, конечно, не знаете? — возмущение женщины из опеки набирало обороты, и голос ее звучал все громче и резче.

— Вызывайте! Пожалуйста, вызывайте кого хотите! Давайте, вызовите еще и ОМОН! Власть за вами и сила тоже! И вы можете ее применить, оправдывая это благими намерениями! Но я знаю точно, как бы все плохо ни было, вы должны дать им шанс, всего один. Да, пусть они непутевые совсем, но я еще раз повторяю, вы гребете всех под общую гребенку, не желая вникнуть, понять и помочь, а так нельзя! И я это так просто не оставлю! — категорично заявила Полянская.

Ее решимость и напор внесла в ряды представителей органов опеки явное смятение и разброд. Сбившись в кучку, они негромко что-то обсудили и потянулись к телефонам, а Злата позволила себе перевести дыхание. Ей удалось пошатнуть их убежденность в собственной правоте, и это уже было маленькой победой. Обернувшись к собравшимся старушкам, девушка ободряюще улыбнулась и знаками попыталась дать понять Маринке: победа может быть за ними.

Вот только, как оказалось, рано она обрадовалась… Представители органов опеки все еще звонили кому-то и что-то обсуждали, а из-за поворота вывернул кортеж — черная иномарка председательши, «Жигули» участкового с мигалками и… темно-синяя «ГАЗель» Дороша.

Сердце Златы Полянской дрогнуло. Дело принимало серьезный оборот. Машина затормозила у дорогой иномарки, и из нее вышла расфуфыренная дамочка в темных очках. Полянская видела ее раньше, она иногда наведывалась в Горновку, но лично они не пересекались. Кажется, ее звали Людмилой Ивановной.