Sic transit gloria mundi…

На новом поприще Семен Семенович Дукельский засучив рукава инициировал запреты, максимально сковывавшие творческий процесс. Теперь режиссерско-монтажные сценарии подлежали утверждению кинокомитетом без права внесения в них каких-либо, даже непринципиальных, изменений. Там же утверждались сметы на производство фильмов, подбор актеров, эскизы костюмов и декораций. По иронии судьбы, приведшее всех в уныние постановление, в котором оговаривались эти запреты, называлось «Об улучшении организации производства кинокартин».

Работавший редактором в Комитете по делам кинематографии Иосиф Михайлович Маневич писал о нем: «Семен Семенович Дукельский — человек стальной воли и неудержимого напора. Больной. Он всегда ходил в корсете. Нервный — видимо, всегда превозмогавший какую-то физическую боль. Руки он держал за поясом. Редко кричал — как бы сдерживая себя, изредка поглаживал голый череп, — но тон его почти всегда исключал возражения. Это был человек, который слепо верил: все, что он делает, необходимо партии и государству»[30].

Вслед за собой Дукельский привел на работу в управление несколько знакомых из Воронежа, своего предыдущего места службы, таких же «искусствоведов в штатском», как и он сам. Все они походили один на другого и с пугающей регулярностью делали глупости, которые приписывались их начальнику. У того же и своих грешков хватало. Иногда в его лексиконе проскальзывала въевшаяся милицейская терминология. Бывало, секретарша сообщает, что к нему на прием пришел посетитель. «Введите!» — отвечал Дукельский. В другой раз, желая узнать у драматурга Климентия Минца, имелись ли у него соавторы, он спросил: «Вы писали один, или у вас были соучастники?»

Службист до мозга костей, фигура для того времени хорошо знакомая. Ни на шаг от инструкции, каждый приказ выполнять скрупулезно.

Когда Ромм снимал картину «Ленин в 1918 году», режиссера слегка покоробил один эпизод сценария: Сталин, войдя в кабинет вождя, по-хозяйски садится в кресло, а еще не оправившийся после ранения Владимир Ильич, словно бедный родственник, пристраивается сбоку на стуле.

При случае он сказал об этой алогичности Дукельскому. Так, мол, и так, Семен Семенович, глупистика получается.

— Какая еще глупистика? Где вы ее увидели? Интересно.

— Ну, как же. Раненый хозяин кабинета усаживает молодого и здорового Сталина в кресло, а сам примостился на стульчике. Нужно эту мизансцену построить иначе.

Услышав это, начальник главка посмотрел на собеседника слегка ошалелым взглядом, вышел в соседнюю комнату и через минуту вернулся с экземпляром сценария. Раскрыв его на нужном месте, показал Ромму:

— Вот, читайте.

Режиссер увидел резолюцию: «Очень хорошо. И. Сталин».

— Прочитали? — спросил Дукельский.

— Прочитал.

— Ну, так вот. Если вы измените в этой сцене хоть самую малость, будете отвечать по всей строгости закона. А картину я не приму.

Следует сказать и о полезных новациях. Бывший чекист принялся активно проводить в своем ведомстве административные реформы и вскоре добился для кино отраслевой самостоятельности: 23 марта 1938 года был учрежден Комитет по делам кинематографии. Дукельский многое изменил в системе управления и производства. Именно он ввел категории специалистов и тарифные ставки, ликвидировал систему процентных отчислений с сумм, получаемых прокатом, в пользу сценаристов и режиссеров. Вместо этого выплачивались постановочные и потиражные. Как ни странно, эта система сохранилась до наших дней.

Были у него и положительные черты характера. Например, он терпеть не мог подхалимажа. Одному известному режиссеру, который вошел в его кабинет, кланяясь с подобострастным видом, он строго сказал:

— Выйдите и войдите, как человек.

Семен Семенович беспрерывно фонтанировал идеями. Однако большинство из них заставляло вспомнить бедолагу из анекдота, сообщавшего ребе, что у него дохнут куры. В один прекрасный день Дукельский решил, что советским зрителям требуются исключительно фильмы о современности, а съемки всяких там «Анны Карениной» или «Суворова» нужно прекратить. Что мигом было сделано. Под горячую руку попала и «Пиковая дама». («Дама ваша убита, — ласково сказал Чекалинский».)

В третий раз Ромм к пушкинской повести не возвращался.

Много лет спустя Михаил Ильич рассказывал, что с «Пиковой дамой» у него связаны сплошные неприятности. Лишь когда после очередного афронта, то есть распоряжения Дукельского о прекращении съемок, он подчистую сжег все экземпляры сценария, горести прекратились. (Но, как нам теперь известно, рукописи не горят. Экземпляры сценария нашлись в архиве второго соавтора Э. Пенцлина и композитора С. Прокофьева. Те не были столь суеверными.)