— Иди ко мне, — велел отец.

Поколебавшись, Наль сделал маленький неуверенный шажок, не сводя с Лонангара глаз. Затем другой, третий… Он шмыгнул носом и потер кулачками глаза.

— Иди сюда, — Лонангар широко раскинул руки.

Жест внушил некоторое успокоение. Близкие часто делали так, когда звали к себе или, играя, Наль подбегал к ним сам.

Еще несколько шажков, огромные детские глаза не отрываются от взрослых, таких же больших, глубоких, искристо-синих, как чистейшие сапфиры на снегу.

Лонангар кивнул и чуть заметно приободряюще улыбнулся.

Когда до отца оставалось совсем немного, тот опустился на колено и протянул руки к Налю. Доверие окрепло. Шаг, еще шаг, и Лонангар крепко прижал сынишку к груди.

Отец опять стал совсем своим, надежным, теплым, понимающим.

Когда маленькие ручки обвили его шею, Лонангар закрыл глаза. Пушистые золотистые волосы щекотали щеку. Сынишка всхлипнул еще несколько раз, но слезы уже кончились. А ведь впереди будет еще много падений, потом борьба с оружием и без, а всего через сорок зим — настоящие сражения, кровавые, жестокие, без правил и гарантий…

Наконец Наль немного отстранился, заглядывая отцу в лицо.

— Папа, ты рассердился на меня?

— Нет, маленький.

— Когда я упал.

— Нет; просто тебе нужно учиться подниматься самому, без всякой помощи. Даже если больно, даже если страшно.

— Почему?

— Ты вырастешь и станешь смелым и сильным воином.

— Как ты?

— Да.

— А тебе было больно на войне?

— Да; много раз.

— А страшно?

— Бывало иногда. Но в битве плакать нельзя. Потом — можно, но если испугаешься, заплачешь, опустишь руки и будешь ждать, пока придет помощь, то не сможешь защитить ни себя, ни других. А помощь… не всегда успевает вовремя.

— Я хочу стать, как ты, — прошептал Наль.

— Я научу тебя. Не торопи жизнь, маленький. Она движется вперед безудержно, не поймаешь и не замедлишь. Все случится в свое время. Менестрели сложат о тебе песни, и доблесть твоя засияет не менее, чем у праотцов Адальбранта, Лайзерена, Рейдара и Деруина, в честь которого ты получил имя.

Внезапное предчувствие пронзило Лонангара. Налетело горьким острым запахом полыни, гари и тления, заставив вновь быстро обнять малыша, чтобы не напугать, изменившись в лице. Наль почувствовал, как часто застучало сердце отца, но не понял причины, и просто доверчиво прильнул к нему. Глаза Лонангара расширились. Он замер, вглядываясь в нечто, едва доступное внутреннему взору, призрачное и изменчивое, как дым от костра на ветру. «Так ли? — одними губами прошептал он, прижимаясь щекой к макушке сына. — Так ли, и если да, то какой ценой?» Он вздрогнул: высокий трубный клекот пролетающих над озером журавлей вывел его из оцепенения.

Лонангар помог Налю отряхнуть разбитые коленки. Ребенок должен научиться самостоятельно справляться с болью и страхом. Тем не менее, свой первый урок он выдержал хорошо. Теперь он нуждался лишь в любви и принятии.

— Пойдем; здесь еще много всего, что ты должен увидеть. А маме скажем, что ты становишься взрослым.

5. Утрата. Обретение

Последнюю свою встречу с отцом Наль помнил очень четко. Садовник с волнением оповестил о возвращении господина, и почти сразу в конце улицы показалась конная процессия. Лорд Лонангар, как командир, ехал впереди на вороном коне с прошитыми бронзовой нитью поводьями. Въехав во двор особняка, спешился; золотые волосы трепал ветер. Мать бросилась к нему, замерла в его объятиях, а Наль радостно топтался у ног родителей, нетерпеливо дергая за одежду и ожидая окончания их долгого поцелуя. Наконец отец наклонился и крепко обнял Наля, поднял на руки. От него пахло металлом, потом, дорогой и кровью.

Шла Опустошительная война; шлейф беззаботности нечасто сопровождал в Сокрытых Королевствах даже песни и смех. В улыбках таилась, застывала в уголках губ, горечь. Сквозь смех звенела тревога. Тем отчаяннее смеялись эльфы, тем стремительнее становились танцы, руки держались крепче, шепот ласковых слов слышался скорее сердцем, едва доступный слуху, а тишина уединения оглушала все громче.

Движения Лонангара были скованными — он берег левое плечо. Пока он удалился в купальню — смыть с себя всю боль и ужас войны, а мать взялась проводить его, кухарка с помощницей спешно готовили праздничный ужин. Слуги накрывали стол в саду. День провели все вместе; рядом были отец и мать, дядя Эйруин и тетя Иделинд, которая по-детски тянулась к старшим братьям. Вскоре прибыла бабка Сигриэн. Дед Мадальгар рубился с орками где-то в лесах за Дорогой Дружбы.

Идти спать в тот день совсем не хотелось. Наутро проснувшийся раньше обычного Наль с нетерпением ждал родителей к завтраку, но спустились они только после полудня. Лонангар рассказывал о войне. Наль, сидевший у него на коленях, слушал, затаив дыхание. Просты, прямы и страшны были слова отца, хотя говорил он выдержанно и спокойно. Должно быть, только благодаря этому спокойствию, той самой безусловной надежности, что ощущала и мать, Наль продолжал живо слушать. Раньше его берегли от таких подробностей, однако скоро он достигнет уже десяти зим. К тому же он не раз высказывал желание стать командиром войска, как отец. Здоровой рукой Лонангар обнимал Айслин, другой придерживал сынишку, который то крепко прижимался к его груди, то отстранялся, ловя с расширенными от страха и любопытства глазами каждое слово и колебание голоса. На других диванах расположились члены рода, нашедшие время и силы для короткой встречи.

Вскоре Лонангар уехал. Эйруин остался в особняке с Налем и Айслин: в опасное время в доме должен находиться по меньшей мере один защитник. Им тот оставался и долгие зимы после Опустошительной войны.

* * *

Понесшие тяжелые потери Сокрытые Королевства постепенно возвращались к обычной жизни. Для Наля началось обучение в младшей школе при Университете. Как большинство, читать и считать он уже выучился дома, и мог писать фразы. Аристократам хватало времени для домашней подготовки, у простонародья же она проистекала из практической нужды.