— Все хорошо, Темка. Обсуждаем сериал с мамой. Будешь шоколад? Я привез тебе, смотри. И с Аришей можешь поделиться.

У меня нет сил объяснять, что детям надо сначала поесть. Пусть Артем берет шоколад и идет в детскую, в которую я обычно не разрешаю нести еду. Но сегодня я делаю исключение.

Потому что для его отца у меня есть еще несколько слов.

— Лиз, — слышу шепот Вадима, когда в детской слышатся радостные визги. — Послушай, я…

— Уйди.

— Лиз.

Я оборачиваюсь и смотрю в темные глаза. Сердце сжимается, я все еще люблю мужа. И не представляю, как мне жить дальше. Но с ним я больше не могу.

— Ты мне изменяешь.

Я не задаю вопрос. Я утверждаю.

Во взгляде напротив темнота. Зажмуриваюсь.

— Лиз, дай мне все объяснить.

— Ты ездил не по работе, — всхлипываю. — Ты, ты… мне… — мокрые дорожки катятся по щекам, и продолжить не получается.

Думала, что уже пережила личную драму, готовилась к разговору. Уговаривала себя, что ни я первая, ни я последняя. Женщины как-то переживают обманы, и идут дальше с гордо поднятой головой, и я смогу. Я надеялась, что мой голос не будет дрожать, и плакать я при Вадиме не планировала.

Его жалость мне точно не нужна.

Но нормально говорить, когда Вадим близко, невыносимо. Сердце словно иглами засыпает, и от каждого укола оно сжимается от боли. Я люблю мужа, люблю, черт возьми, и мне очень плохо. В горле ком, в голове шумит.

— Не по работе, — слышу убивающий ответ и сжимаю пальцы в кулак так, что ногтями впиваюсь в свои ладони.

— Ты обманул меня, — шепчу.

— Да, но…

— Уходи.

— Лиз…

— Уйди же, — отталкиваю его, но Вадим держит меня в захвате.

— Пожалуйста. Уйди, Вадим. Я не могу тебя видеть. Не могу! Ты понимаешь? Не могу!

— Хорошо, успокойся, Лиза! Уйду. Надеюсь, завтра твоя истерика утихнет, и я смогу все объяснить.

— Я и так все поняла.

— В двух словах тут не объяснить, Лиза. Это началось не сегодня…

Закрываю уши руками. Я хотела, чтобы он признался, а сейчас каждое его слово ранит так, что в глазах темнеет. Я едва стою на ногах. Делаю глубокий вдох:

— Кто она?

— Я сначала все объясню, а потом мы решим, что делать.

— Кто? С кем ты мне изменял?

— Да успокойся ты. Я не изменял, так вышло…

— Так вышло? Ты слышишь себя? Так не выходит, если ты честен с женой!

— Завтра приду.

Вадим отпускает меня и отступает. Я зажмуриваюсь так сильно, что перед глазами белые пятна появляются.

Вдох-выдох.

Я слышу, что Вадим что-то говорит детям. Не знаю, что он обещает им, но Ариша и Артем не ревут, не бегут за папой к двери. Он умеет их подкупать. Чертов лжец.

И когда хлопает входная дверь, внутри все окончательно обрывается.

Вот он какой — конец.

Я включаю музыку на телефоне и плачу навзрыд. Цепляюсь за столешницу и бью по ней рукой. Несколько раз, пока не начинаю чувствовать, как горят ладони. А когда немного успокаиваюсь, продолжая лишь время от времени всхлипывать, забираюсь в кресло с ногами. За окном темно. Сколько вот так сижу не знаю.

А потом быстро встаю. В детской тихо.

На время даже своя собственная боль отступает, когда за несколько секунд, которые я преодолеваю расстояние до комнаты детей, успеваю подумать о всяких ужасах, а когда открываю дверь, выдыхаю.

Дети лежат на кровати Артема, сам он держит на животе планшет. Значит, смотрят, мультики. У дочери с сыном нет планшетов, Вадим оставил свой. Какая щедрость. Замечаю, что Ариша уснула, а Артем уже почти, но еще нетвердой рукой придерживает устройство. Не тревожу, а тихонько выхожу из комнаты, забирая с пола фантики от сладостей.

Вадим ушел. Взял и ушел. К ней?

И рад, наверно, что я сама его выгнала.

Тишина в квартире стоит невыносимая. Словно замерло все вокруг. Словно я на сцене, а в зрительном зале народ прислушивается, с интересом предполагая, что я теперь буду делать. Как справляться.

Да только я не на сцене. И это не игра. Это жизнь.

Ты хотела остаться одна, Лиза? Ты хотела?

Я иду в душ, в надежде привести мысли в порядок, но ни холодная вода, ни новые белоснежные простыни никак не помогают успокоиться.

Я пытаюсь уснуть, но не выходит. И когда на телефон приходит входящее сообщение, сердце совершает кульбит и принимается стучать как сумасшедшее. Я открываю мессенджер, непонятно на что надеясь. Ведь ясно как день — меня предали.