П.С. Бобрищев-Пушкин - И.П. Пущину

20 генваря 1841 года

Воображаю себе впечатление, которое сделало на вас в Ялуторовске известие о смерти Ивашева, любезный друг Иван Иванович. Вы как будто это почувствовали, когда собирались ехать до праздника, вы бы тогда за-стали еще. Вероятно, приближение дня кончины Камилы Петровны играло тут также немалую роль. Одним словом - бедные малютки, хотя у них и остались добрые тетки, но все это не отец и не мать. Насчет же их необходимо выбраться отсюда, мне кажется, Марья Петровна1 должна бы и со своей стороны просить прямо, кроме хлопот со стороны родственников.

Барятинский просил меня, чтобы я ему сказал, когда буду к вам писать. Но я теперь наскоро пишу у Михайлы Александровича, а квартира наша далеко. Совестно посылать, да и теперь он, верно, спит, потому что близко 6 часов.

Вы, может быть, удивитесь, что я сказал далеко наша квартира. Точно, далеко - за Абрамовым мостом. Нас купившая прежний дом вдова-протопопица выжила, как выживают в такие морозы одних тараканов, и мы вчера переехали на другую квартиру, в которой нет ни одной большой комнаты, но все клетки только довольно уютно расположенные.

Благодарю за Архипова, без вас, вероятно, он никогда бы не явился. Он теперь у нас, доволен, да и нам за один гривен не найти такого слуги, который может служить по привязанности, а не из одной корысти.

И.И. Пущину

14 февраля

Вот и опять надо оставить свою лень и написать к вам с добрым Дмитрием Ивановичем несколько строк, любезный друг Иван Иванович. Книги ваши я получил после письма ден через шесть. Теперь они уже у Петрашкевича, за исключением половины газет, которые читает Барятинский.

Паскаль у меня приходит к концу, т. е. в переписке, но ещё надо перевести две большие главы, как скоро кончу, перешлю к вам. Наталья Дмитриевна вам писала, должно прийти письмо через монахиню, которая поехала в Ирбит. Барятинский сам хотел к вам написать с Францевым - наше хозяйство в том же виде. Алексеем я покуда очень доволен. Главное, что все делает по доброму желанию и не бывает пьян.

В понедельник после масляницы нас перепугал пожар соседнего дома, так что мы было стали выбираться. Но его затушили, кончилось одним большим сараем с сеном и мукою, который, однако, успел сгореть. Главное, я боялся, чтобы этот случай не разохотил брата бродить по улицам, ибо и он был на пожаре. Однако, слава Богу, это не обратил в привычку - и он по-старому сидит дома, а я разношу пуки стихов в Симбирск и к прочим.

13 мая

Узнал, что Лунина увезли в Нерчинск, вероятно за его бравады в письмах. Каким-то образом тут потерпели ксендз и какие-то два учителя. Якубович просится на прииски.

26 мая

Мы получили ответ из Омска. Пишет Штубендорф1, что действительно был запрос К., нет ли препятствия перевести (в письме стоит пробел, вероятно, потому, что Штубендорф позабыл фамилию Оболенского), в Туринск. Так как вас нельзя перевести в Туринск, следовательно, дело идет об Оболенском, потому что Михайло Александрович ни о ком другом их не спрашивал.

Скажите Анненкову, что деньги его будут непременно отправлены к нему завтра, я уже видел предписание к казначею, который их не задержит. Ноты ваши отданы по принадлежности. Только вы бедную Ольгу Ивановну ввели ими в страшное положение. Когда разрезали посылку и увидели ноты, то спросили у нее, давно ли она играет на фортепианах. Она так потерялась, что говорит: "Это не для меня, для моей дочери".
– "А, так ваша дочка нынче играет на фортепианах?" Бедная старуха говорит, что она от стыда не помнит, как вышла из почтамта.

Такого рода вещи лучше было бы адресовать на имя поэта. Стихи с нотами гармонируют, а ноты с Аленой Ивановной в такой дисгармонии, что хоть кому покажется странным.

Вы напрасно на меня дуетесь и не хотите писать особых писем. Во-первых, я не сочиняю к вам писем, а говорю, как на ум взбредет. Не помню порядочно, что вас могло озадачить. Помню только, что я говорил вам что-то под влиянием мысли, при которой я представил себя на вашем месте с необходимостью писать во все стороны, а совсем не в том дело, чтобы переписка с вами меня тяготила. Если бы это было так, я бы сказал об этом попроще, а не окольными дорогами.

Слава Богу, что детям выходит позволение ехать. К какому-то сословию их припишут? Вероятно, по случаю этой просьбы собирают теперь сведения о всех детях государственных преступников. Хотят, конечно, ими распорядиться. Только бы не причислили к кантористам. Чего доброго?

Наталья Дмитриевна будет вам писать после, а теперь кланяется дружески, равно и Михайло Александрович, который сейчас отправился по духовной части хлопотать за какого-то мальчика о принятии в семинарию, а я у него пишу.